не привыкшие тратиться на мужчин, возмущались больше остальных. Одна из них, отличница, написала письмо родителям Павлика (Остапа — то есть), текст которого громко зачитывала в холле. К письму пострадавшая общественность отнеслась благожелательно. Особенно понравилась заключительная фраза: «Вы меня, конечно, извините, но ваш сын поступил как аферист!».

Походив по коридорам, наслушавшись историй по случаю «потерянных грошей», которые были в целом одинаковыми, лишь отличающиеся по интенсивности эмоционального наполнения, но при этом эмоция была всегда одна и та же — негодование, микшированное с досадой, — я пошел искать Геннадия. Мой просвещенный друг оставил свое обычное место в читальном зале, сидел на подоконнике и с удовольствием рассказывал историю Павлика как анекдот — смеясь. Он относил себя к разряду «среднепострадавших», ибо занял Павлику всего три рубля, которые были у него «не последними», ибо в другом кармане «случайно» завалялась пятерка.

В институте решительно делать было нечего. Никто не занимался, и стоило самому сесть за рояль, как на звук в класс входила еще одна «жертва Павлика», и начинала «петь свою печальную песню». Спустившись вниз, и прослушав еще раз рассказ «моего Матвея», который стоял на том же месте в позе талмудиста, продолжая еще и еще повторять все ту же историю, добавляя к утреннему варианту лишь одну фразу: «как после всего этого можно верить людям?», я покинул здание консерватории.

… … …

Finita la commedia 13

На другой день начались зачетные прослушивания духовиков. Пришел раньше установленного времени, ожидая, что мои подопечные гобоисты придут поиграть со мной перед выступлением. Но им было некогда — вчера завалили зачет, по уже известной нам причине, и сегодня пытались с другой группой ликвидировать последствия «постыдного бегства Павлика».

Поиграв свою партию, наконец, дождался старшекурсника Мишу.

Он подготовил к выступлению концерт для гобоя Богуслава Мартину.

Я предложил проиграть хотя бы самые трудные эпизоды, но Михаил торопился как всегда «на халтуру, а халтура — святое дело!».

Пошли сразу на сцену.

Солист играл наизусть. Судя по всему, он послушал грамзапись концерта, поэтому, в отличие от меня, ориентировался в музыке хорошо. Но не так, чтобы очень, как выяснилось. Музыка была сложной, малоизвестной — Мартину был, как говорили, «современным композитором», утешало лишь то, что темп первой части концерта небыстрый, что дало возможность как-то приспособиться к обстановке. До финала, за исполнение которого я особенно опасался, дело так и не дошли. Комиссия остановила нас после второй части.

Когда вышли в коридор, Миша меня благодарил, жал руку (так принято), заметив, что все прошло хорошо, лишь в одном месте мы серьезно потеряли друг друга, но потом «ты меня поймал!».

Я, откровенно говоря, «тупо» играл свою партию, не отвлекаясь на солиста, и не понял — где мы разошлись и как я его поймал, — но виду не подал, лишь скромно покачал головой, дескать, «это моя работа».

Не дождавшись объявления результатов, Миша убежал выполнять «святое дело».

К этому времени стали подходить остальные гобоисты, продолжая обсуждать свои «успехи» на прошедшем зачете. Общее мнение было таковым — «и зачем нам все это надо?». Репетировать они наотрез отказались, дескать, им надо отдохнуть, чем и занялись в фойе концертного зала, ожидая очереди своего выступления.

Я же пошел опять повторять свою партию.

Когда наша очередь подошла, меня позвали.

В целом все прошло не блестяще, но без особых срывов. Репертуар был классическим — что называется «у всех на слуху». Комиссия решила казнить нас «уравниловкой»: всем поставили по четверке, лишь особо отличившийся Михаил получил 4+ и рекомендацию включить столь удачно исполненный концерт в программу государственного экзамена.

Сдав сессию, я приступил к выполнению уже давно созревшего замысла побега. Было ясно, что желающих занять мое место много. Поэтому, как только засияет в институте «столичная звезда», а это произойдет в следующем полугодии, меня будут сживать. Не дожидаясь скандалов, от которых я уже вдоволь натерпелся, дабы не слушать умные разговоры о профессиональном несоответствии занимаемой должности, решил, упреждая неприятности, проявить инициативу: пошел к проректору с заявлением об уходе. Подавая заявление, на словах пояснил:

— Прошу, если есть возможность, освободить меня от работы, поскольку преподаватель по специальности назначил мне на экзамен очень сложную программу и требует усиленных занятий. Боюсь, что пострадает моя концертмейстерская работа. Студенты могут не получить должной поддержки. А у них новый педагог, новые требования.

Проректор с пониманием и, как мне показалось, с некоторой долей уважения выслушал мою речь. Сказал, что искренне огорчен, поскольку о моей работе коллектив отзывается хорошо. Но раз так складываются обстоятельства, то он попытается помочь и подыщет на мое место другого пианиста. Попросил оставить заявление, пообещав подписать его, когда вопрос с заменой будет решен.

На следующий день приказ был подписан.

Ч А С Т Ь В Т О Р А Я

(четыре года спустя)

Nel mezzo del cammin di nostra vita

mi ritrovai per una selva oscura,

ché la diritta via era smarrita…

La Divina Commedia di Dante Alighieri14

Учеба, успевшая изрядно надоесть, наконец, закончилась — страница жизни перевернулась как-то сама собой без моего участия. Теперь главным делом жизни стала работа, педагогика. Но уже есть семья, родилась дочь. Вольную студенческую жизнь сменила жесткая дисциплина и строгая отчетность. Идиотизм начальства стал раздражающим фактором, а ведь недавно было «наплевать». Чтобы как-то существовать, утешал себя банальной мыслью: на всех дураков нервы тратить не стоит — нервов не хватит. Помогло, остро реагировать перестал, нервы сохранил, но скука навалилась, и скоро стала тоской. Артистизм, к которому привык за время учебы, в учреждении (вузом это место назвать никак нельзя!), где стал работать, не поощрялся — особенно у преподавателей. Даже такая мелочь, как не завязанный шнурок, вызывал истерику декана. Студентам многое прощалось, а преподавателям — ничего нельзя. Преподаватель — образец для студентов. Он образец ответственности и дисциплины.

Конечно, поначалу новые жизненные задачи захватили, но скоро стали рутиной. Все чаще вспомнилась учеба: артистическая, почти богемная жизнь. Соскучился я