class="p1">Весь прошлый год я отвечала за корреспонденцию Теофаса, и точно помню, что Ленхард получил семь сотен алых камней, то есть, по сотне на каждое крыло. И вряд ли ушлый пепельный командир положил их в карман. Такие камушки размером с младенца, а весят втрое больше.

Артефакты я тоже нашла, с недоумением рассматривая слабые обереги, удачники и целительный сон. Кто умудрился послать в Ленхард удачники? Такую мелочевку дарили драконицы своим возлюбленным на день Снега или в Солнцестояние, чтобы передать тем часть своей удачи. Символически.

К примеру, такой удачник я сплела из черного зачарованного умелицей Клео шелка собственными руками и подарила Теофасу. Ну так он и выгорел на следующее утро, принеся супругу один удачный удар на утренней тренировке. Послать это в Ленхард… Кто же осмелился на такую насмешку?

Целительный сон был получше, но как артефакт довольно слаб. В целительный сон погружали тяжело раненых, чтобы переправить их в госпиталь соседней области, закрытой от военной зоны плотной магической завесой.

Повозку резко дернуло, и я скатилась с ящиков на грязный пол, а когда встала, не сдержала удрученного вздоха.

— Прощай, платье, ты служило мне верой и правдой целую половину дня.

Ткань разодрало аж до колена, а грязный подол и разорванный ворот добавляла мне военного колорита. Подняв юбку, оценила разбитые туфельки.

— Прощайте, туфли, — подсказал мне насмешливый голос. Подняв голову, я увидела недавнего пепельного командира, облокотившегося плечом на откинутую дверь повозки. — Ваша хозяйка оказалась настолько глупа, что перепутала Ленхард с вечеринкой.

Последнее он говорил, гипнотически удерживая мой взгляд, с непонятным мне ожесточением.

— Я не думала, что меня отправят в Ленхард, — сказала я полуправду.

Открыто врать было опасно, а говорить правду еще опаснее, зато балансировать на грани мне удавалось замечательно. При дворе по-другому нельзя.

Резко опустив подол, чтобы не светить коленками, я тут же вынырнула из повозки…

Хотела бы я так сказать, вот только Пепельному Анхарду и в голову не пришло посторониться, в результате пришлось буквально протискиваться между боковиной выхода и дракониром. Казалось, он недавно сражался, настолько горячим и напряженным ощущалось его тело. Я шарахнулась от полузабытого чувства мужской близости, и тут же соскользнула с приступки, служившей повозке поъемом. Даже успела попрощаться с остатками платья, но не упала, зависла в метре над землей. Пепельный поймал меня своей лапой, как кот муху, и теперь удерживал на весу.

Взгляд у него был самую малость дурной, тяжелый, как гробовая доска, и я замерла от нехорошего предчувствия. Сейчас сделает какую-то гадость или скажет что-нибудь этакое… Но Пепельный удержался. Ничего не произошло. Он преувеличенно аккуратно поставил меня на землю и едко прокомментировал:

— Дуй к другим девицам в подсобное помещение, там подберешь себе шмотки вместо этого королевского великолепия.

С опаской выбравшись из его рук, отпрыгнула подальше, а заприметив новый пригорок, стремительно переместилась к нему. Пепельный без улыбки наблюдал за моими скачками, а я даже не сразу поняла, что уперлась спиной в стену.

Обернулась, и уткнулась носом в каменную кладку. Всюду, куда доставал взгляд, длилась серая безликая стена.

— Ну что за дура, — Пепельный подошел так тихо, что я ощутила его присутствие, только когда он положил лапы мне на талию. А после ноги оторвались от земли, и мы взмыли в небо, осматривая с высоты Черные пики — замок седьмого крыла. Я много раз видела его на проекциях: черная узкая скала, рвущаяся вверх и серый замок на самой вершине, словно продолжающий своей формой движение вверх. Тонкий, острый, как копье. Однажды я читала, что на стародраконьем, «пика» значила «прокалывающий небеса».

Вот почему я не узнала Анхарда… Предыдущий крылатый, державший седьмое крыло, был смещен Теофасом за многочисленные нарушения, а кто занял его место, я узнать не успела. Это ведь случилось всего месяц назад.

— Нормальные веи визжат, как резанные, когда их держат на высоте, — горячий шепот мягко ударил меня в висок, но я только рассеялась.

Я любила высоту. На момент низвержения моя вторая ипостась наполовину проснулась. Я могла трансформировать когти и зачатки крыльев, а в минуты раздражения по коже змеилась чешуя. Голубая, редкая. Самой мне было в небо не взлететь, но меня часто поднимал в небо Теофас, нир Шелен, императрица и два доверенных стражника.

— Люблю высоту, — призналась честно.

Мы резко спланировали вниз — за каменные стены Черных пик. Вблизи Черные пики не казались ни острыми, ни узкими. Места здесь хватало. Пепельный опустил меня прямо в центр разбежавшихся арестанток, и я с удовольствием спружинила на мощеный донжон.

Обернувшись, я увидела, что Пепельный проявлен только частично — крылья и когти. Обычно драконирам, разбудившим вторую ипостась, проще перекинуться целиком, поскольку удержание двух испостасей редко кому дается и забирает много магии. В моем окружении двуиспостасных хватало, но встретить одного такого в Ленхарде было удивительно. Зато теперь понятно, почему проблемное седьмое крыло Теофас доверил Пепельному.

— Для веи ты не слишком нормальная, — резюмировал тот. Окинул меня напоследок изучающим взглядом и подтолкнул ко входу в хозяйственную постройку: — спроси Лине, она поможет тебе освоиться.

Послушно кивнув, я тут же двинулась к постройке, зацепив по пути взглядом вторую повозку, из которой выводили привезенных женщин. Разновозрастные, бледные, у многих одежда не по размеру, две из них были очень юны. Слишком юны. Хорошо бы узнать их точный возраст… Но именно в этот момент Пепельный подтолкнул меня еще раз, уже ощутимее, и я, аккуратно приподняв остатки подола, прошла к постройке.

На пороге я замялась. В просторной комнате, больше напоминающей склад, суетились две женщины. Одна, полная, с жестким волевым лицом, видимо, та самая Лине, копалась в привезенных оберегах и камнях, и взглянула на меня лишь мельком. А вот вторая…

Яркая, на удивление миловидная брюнетка окатила меня яростным взглядом. Даже на расстоянии чувствовалось, насколько горяч ее гнев.

— Отвернись, — потребовала она у Лине, и та, поколебавшись, ушла вглубь помещения.

Брюнетка подскочила ко мне, и я близко-близко увидела ее перекошенное злобой личико.

— Анхард мой, весь, с потрохами, от гребня и до кончика хвоста. Он тот еще ходок, но учти, увижу, как обжимаешься с ним в подсобочке, не стану разбираться, кто кого затащил.

Губы у меня невольно брезгливо поджались. Такая красавица, и такой поток грязи изо рта.

— Я никогда ни с кем не обжимаюсь, — заявила холодно. — Меня не интересуют потроха ни твоего любовника, ни чьи-либо еще.

Брюнетка