Угорские депутаты Сергей Пестерев, Дмитрий Рогалин и Александр Сидоренко друзьями не были. Их скорее объединяло общее понимание политической ситуации в городе, впрочем, у каждого были свои мотивации, интересы и одно место работы — ядерный завод. Основное назначение завода, как было прописано в секретных документах, — «производство плутония для ядерного оружия».

За долгие пятьдесят лет работы завода плутония напроизводили столько, что он был уже стране не нужен, но у завода появилась новая задача: хранение того, что наработали, этого самого плутония. Объекты оборонного комплекса потихоньку выводились из эксплуатации, и завод жил непросто.

Ядерная безопасность обеспечивалась современными технологиями, специальным оборудованием и не менее специальными кадрами, обслуживающими ядерно-опасное производство, среди которых значились и местные депутаты.

Проектировщики завода в далекие годы решили защитить предприятие от возможных ядерных ударов с воздуха и разместили производство на глубине 250 метров от поверхности земли. Поэтому на работу, на завод, ехали в спецэлектричке, поезд шел минут сорок. Когда-то в электричке не возбранялось играть в карты, сколько игр повидали старые окна поезда: тысяча, двадцать одно, наполеон, мушка, стукалка, горка, тетка, безик, вездесущий дурак и, конечно, покер! Только и слышно было в электричке:

— Ходи.

— Дама.

— Другие козыри.

— Ты блефуешь!

Блефовавший не выдавал себя ни одним движением, иначе проигрыш.

Играли сменами, вагонами, парами, командами и в порыве картежной страсти совсем не замечали время в пути. Карты потом запретили, поэтому пассажирам приходилось рассматривать темные стекла да афиши заводских мероприятий, что налеплялись в вагонах во множественном количестве.

В секретных лабораториях-подземельях изучались свойства одной из самых загадочных частиц — нейтрино, которая образуется в активной зоне реактора. В глубоко залегающих геологических пластах, на заводских полигонах, хранили жидкие радиоактивные отходы.

Высокие технологии, смертельная доза облучения, ядерная безопасность — все эти понятия были так близки и так соприкасались между собой, что работники давно привыкли и к тому и к другому.

Сергей Пестерев любил свою лабораторию, где мигали лампочки на стендах, сообщая стабильные параметры химической реакции. Ему нравилось такое утро, когда в лаборатории было пусто, цветной радугой светились колбы, выгибались аллонжи, соединяя стеклянные части приборов, и даже бутыль Вульфа — простая склянка с тубусом — казалась верхом утонченности.

Он вдруг подумал, что все они, работающие на ядерном заводе и живущие в этом городе, связаны невидимой для глаза химической реакцией и, несмотря на различия химических свойств компонентов, то есть разности человеческого материала, как катионы из раствора, осаждаются одновременно.

Пестерев получил распределение в Угорск после окончания Томского института. Когда-то его родной Физтех казался схожим с Царскосельским лицеем пушкинских времен: та же широта образования, яркие педагоги, независимость суждений, которую приходилось терпеть преподавателям общественных наук. Студент Пестерев был одним из тех, кто на семинарах сомневался в непогрешимости классиков марксизма-ленинизма.

«Как меня не отчислили за «неидеологические взгляды»!» — все время удивлялся он.

Непременными атрибутами студенческой жизни были также регулярные поездки в Москву, на практику в базовые научно-исследовательские институты, в допотопных поездах с медлительными паровозами и вагонами начала века, песни под гитару и споры до хрипа, как обустроить Россию.

Сейчас взгляды депутата Пестерева тоже идеологически хромают — не вступил он в известную партию большинства, не примкнул к либералам, а пытался остаться самим собой. Как обустроить Россию — ответа он так и не нашел.

Его воспитала бабушка. Единственная бабушкина дочь Татьяна, его мама, умерла при родах. Бабушка рассказывала, что его отец сильно горевал, завербовался на далекий Север, да так и сгинул.

— Исчез. Наверное, погиб, иначе бы обязательно дал о себе знать, — говорила бабушка.

Сергей перевез в Угорск бабушку, которая давно вышла на пенсию и требовала у него правнуков. Они продали комнату в Питере и обосновались в шикарной квартире маленького городка. Всю жизнь бабушка проработала библиотекарем, и он хорошо помнил запах своего детства — запах книг. В первом классе она привела его к себе на работу.

— Какой большой вырос мальчик! — удивлялись сотрудницы, милые тетушки в кружевных воротничках.

— Я уже первоклассник! — гордился Сережа.

— Мы пришли записываться в библиотеку, — объявила бабушка и заполнила ему настоящий формуляр с жесткими картонными корочками.

Правда, он еще слышал, как «кружевные тетки» шептались у них за спиной.

— Вырастила без матери и отца. У самой мужа не было. Жалко парнишку. Что он узнает, кроме библиотеки!

Первый их поход в библиотеку был праздником, с тех пор его формуляр только толстел. Бабушка обладала удивительным чутьем — давала ему читать то, что он непременно хотел прочесть. Сначала это были «Два капитана» Каверина, и он мечтал походить на Саню Григорьева и ненавидел Николая Антоновича, потом был Джек Лондон и вообще вся мировая приключенческая классика: и Жюль Верн, и Вальтер Скотт, и Фенимор Купер. Она научила его не только любить книгу, но и обсуждать прочитанное, и они говорили о чести, счастье, о друзьях и совсем не волновались по поводу чужого достатка и богатства.

Однажды он спросил про родителей, бабушка словно ждала этого вопроса.

— Отец был хороший человек, только слабый. Это было очень трудно — воспитать младенца без матери. Он испугался и уехал.

— А ты? Ты же не испугалась!

— Я другое дело, я сильная.

Сережа с сомнением посмотрел на худенькую бабушку.

— А мама? Какая была мама?

— Очень красивая. Она тебя любила.

— Я ее тоже любил.

— Давай я лучше расскажу тебе про твоего деда. Твой дед был настоящим человеком, ярким, самобытным.

Бабушка всегда говорила правду, и он ей верил. У бабушки получалось, что самым главным человеком в их жизни был дед. Сережа не совсем понял, что такое «самобытный», но про настоящего человека ему понравилось. Он как раз прочитал Бориса Полевого. Сережа представлял, как его дедушка взорвал фашистский штаб или дрейфовал на льдине, льдина трескалась, лопалась, и он исчезал в черном океане. Следующая история была про дедушку-летчика, который испытывал новый самолет, потерпел крушение и не смог катапультироваться. У мальчика накопилось много таких героических историй, бабушка не говорила, как умер дед, а Сережа не спрашивал, он видел, как ей было больно об этом говорить. Они были на этом свете только вдвоем.