А какая, к черту, стабильность, если на жизнь городских депутатов покушаются?

Когда он набирал номер ее телефона, то понял, что волнуется. Следователь Сокольская ответила сразу же, и в ее голосе он услышал строгие нотки.

— Я слушаю, говорите, слушаю вас.

— Это депутат Стас Вабузов. Я хочу поинтересоваться, как идет расследование, и, возможно, предложить помощь.

— Вы хотите просветить меня в экономике? — Он понял, что она улыбается, и растерялся.

— Почему в экономике? Я, между прочим, еще и свидетель.

— Ну, свидетель, скажем прямо, никакой. Вы же ничего не видели? Или что-то скрыли от следствия?

— Скрыл, конечно, скрыл и хочу признаться в этом. — Он заговорил раскованно и весело.

— Вы меня удивляете, гражданин депутат! У Госдумы нет дел важнее? Вы решили сосредоточиться на Угорске? — И Вабузов понял, что скоро опять приедет туда, чтобы увидеть эти голубые глаза.

Угорск, наше время

В администрации Угорска шло закрытое совещание. Начальник пресс-службы Александр Греков докладывал о депутатской инициативе по отзыву.

— Слабая подготовка не позволила депутатам основательно аргументировать свою позицию, кроме того, они не наберут большинства в совете. Мы подключили юристов. Реакция прессы средняя, все телевизионные сюжеты и публикации были вялые, скучные. Скандал не удалось раскрутить, ну и, конечно, тему перебило отравление Пестерева.

— Ты сам в это веришь? С чего ты решил, что это отравление? Сорока на хвосте принесла?

— Да город маленький — с этим учился, с этим женился, многие друг друга знают, у кого-то медсестра в больнице знакомая, вот информация и летает.

— Не обязательно ловить все, что летает, — раздражение мэра требовало выхода. — Ты лучше телевидение утихомирь, собиратель сплетен! Меня публично поливают грязью, а наша газета молчит! Как ты вообще это допустил! — Мэр продолжал нервничать.

— Относитесь к этому спокойно, как к дождю, например — промокли, отряхнулись и пошли дальше. Это невозможно сдержать.

— Невозможно? Деньги ни за что получать — вот что невозможно, а ты получаешь! Отрабатывай свой хлеб!

— Нужно сделать антикризисную программу.

— Анти чего?

Яков злился. Он ничего не понимал в этом чертовом пиаре, коммуникациях, антикризисной программе, но понимал другое: мэрское кресло после спокойного годичного сидения начало под ним пошатываться. Мэром быть ему понравилось, и сдаваться он не собирался, более того, уже считал, что Угорску несказанно повезло.

— Яков Ударников — лучший из мэров за полувековую историю закрытого городка, — говорил он себе.

Два года назад Якову казалось совсем другое. Когда победа на выборах досталась ему, дядя долго объяснял Якову про протестное голосование, про то, что его заслуги в победе на выборах нет никакой. Сначала в его душе поселился страх, липкий и противный. Да разве он думал, что в Угорске живут сумасшедшие, которые за него проголосуют? Это как в дурном сне: просыпается простой человек в своей кровати и узнает, что он с сегодняшнего дня — президент страны и что получилось это случайно. С таким шоком не каждый справится. Вот такое состояние было у Якова Ударникова. Неделю не отходили от него дядя с партнерами, даже психолога областного приглашали, откачали Якова.

Вспоминать нынешний глава Угорска об этом не любил, ощущение полной власти над городом пришло к нему быстро, и оно ему нравилось. Пусть это была иллюзия счастья от обладания властью, он хотел, чтобы она длилась вечно. Яков любил листать книгу, которую подарила ему кудлатенькая Нелли Петровна, про сорок восемь законов власти. Автор писал, что в сегодняшнем мире небезопасно выглядеть слишком охочим до власти, нужно скрывать свое стремление к ней, казаться славным, честным и скромным. Эту игру Ударников понимал и очень хотел научиться пользоваться ее приемами. Он даже вслух читал жене:

— При дворе царственной особы все сплачивались вокруг нее.

— Мэр — это как раньше царь. У него всегда особая роль, и люди вокруг стараются соответствовать. Но ты на голову выше всех и хорошо справляешься со всеми городскими делами. Ты молодец, — поддерживала его жена, и ее большой нос — самая заметная часть лица — морщился.

Но вот беда, кабинет свой, где сиживали до него мэры, а теперь и он, Яков Иванович не любил. Кроме самого просторного помещения, он не любил почти царское черное кресло, на которое ежедневно приходилось садиться. Если честно, Яков побаивался. Ему казалось, что большое кресло с нежной и тонкой на ощупь шелковой кожей давит на него, укоряет: «Не свое место занимаешь, не свое!»

Яков ломал свой страх, но прежде чем зайти в кабинет, съеживался, пинал кресло ногой и говорил ему, как живому:

— Развалился тут!

Так и продолжалась борьба с кабинетом и креслом, пока в пользу последних.

Александру Грекову никто не завидовал, ему постоянно приходилось доказывать мэру свою преданность. Его пригласил работать в администрацию дядя, не предупредив о важном кадровом решении Ударникова. На первой встрече Яков Иванович кривился недоброй улыбкой, как будто все время жевал лимон.

— Ну и что ты можешь?

Греков, поработавший в пресс-службе администрации другого большого города, рапортовал бойко, и Яков расслабился.

— Ну ладно, посмотрю, на что ты годен.

— Думаю, что сработаемся.

— Думать буду я!

Сейчас Греков очень переживал.

— Как объяснить, что политическая репутация не терпит неудач! Чтобы заработать ее и сохранить, нужно сильно постараться. Достаточно одного серьезного промаха, и народ будет помнить политика только с негативной стороны. Не вставишь Якову Ивановичу свои мозги, — чертыхался он.

Когда к Ударникову приклеилось прозвище Клоун, Греков точно не знал. Может, после того, как на Дне Победы Яков Иванович неправильно назвал две даты и никак не мог произнести поздравление, или когда нарядился на День учителя в желтый галстук и голубую рубашку, а может, в другой раз, когда во время визита губернатора области перепутал его отчество — терялся в догадках Греков.

Во всех случаях Яков сильно волновался, да разве это сейчас кому объяснишь. Город маленький, слухи разносятся быстро. Нравится народу чесать языками и рассказывать смешные истории про мэра, этакий всплеск народного творчества. Была у Грекова еще одна версия, озвучивать которую он не собирался, — ему потихоньку шептали доверенные люди, что вечерами, закрываясь в своем кабинете, мэр пьет горькую и выглядит потом на работе, словно его переехал автобус. Здесь Греков ничего поделать не может. Только одного человека Яков боялся и уважал — своего дядю, Семен Палыча Чистова, который стал руководителем аппарата администрации. Дядя взял бы должность и повыше, но все знают, что Яков его племянник, а во власти прямое подчинение родственнику — нарушение закона. Но Яков умудрялся на каких-то поворотах дядю обойти и уже устроил на работу нескольких своих закадычных друзей. Назначения потрясли даже видавшего виды Грекова. Один мэрский знакомый, по профессии шофер, сначала возглавил управление детских дошкольных учреждений, но очень быстро ретировался с территории непрофильных ему детсадов со словами: