с серебристым «Рейндж Ровером», который я видела вчера. Его место было зарезервировано для Холдена Пирса, президента студенческого совета.

— Все места зарезервированы?

Холден кивнул.

— Все распределено, и дети, у которых есть руководящие роли, такие как студенческий совет и капитаны команд, получают места впереди.

Это имело смысл. Льготы для тех, кто добилась высоких результатов. Это только еще больше обрадовало меня, что я не была одной из них.

Я отстегнула ремень безопасности и надела рюкзак. Когда я подняла глаза, то встретила сердитые взгляды. Сэйди и ее подруги стояли, прислонившись к «Рейндж Роверу», но их взгляды были прикованы ко мне.

Я сглотнула и плотно натянула свою пустую маску безразличия на лицо. Я выпрыгнула из грузовика, ребята сделали то же самое.

— Роуэн, верно? — спросила Сэйди, и ее голос сочился презрением.

Я просто проигнорировала ее. Что бы она ни хотела сказать, мне было неинтересно это слушать.

— Я задала тебе вопрос, — прошипела она.

— Кто-нибудь что-нибудь слышит? Как назойливая муха, жужжащая вокруг? — спросила я Лукаса и Кина.

Кин обнял меня за плечи.

— Может быть, больше похоже на комара.

— Что за хрень? — взвизгнула Сэйди.

Пронзительные зеленые глаза встретились с моими, когда мы пробирались к передним рядам машин. Энсон послал мне ухмылку оттуда, где он разговаривал с двумя парнями и еще одной девушкой, которая прижималась к его боку.

— Нравится колючки, новенькая.

Что-то в его низком рокочущем тоне вызвало приятную дрожь по коже.

Кин крепче прижал меня к себе, когда мы проходили мимо, и глаза Энсона вспыхнули той темно-зеленой искрой.

— Держись от него подальше, — прошептал Кин.

— Почему? — У меня не было планов дружить с мистером Бабником, но мне было любопытно.

Холден зашагал рядом с нами.

— Он — бедовый. Безрассудный. Вечно влипает в неприятности.

— Поверь мне, когда я говорю, что все это меня не интересует.

Но когда я оглянулась через плечо, эти зеленые глаза смотрели на меня в ответ, и что-то в них заставило меня захотеть наклониться поближе к пламени.

— 11-

Раздался скрежет стула о линолеум, но я была слишком сосредоточена на бумаге передо мной, чтобы поднять глаза. Я изучала, как ручей вливается в поросший мхом берег. Это было не совсем правильно.

Я хотела запечатлеть тот момент умиротворения, который охватил меня, когда я нашла это идеальное место. Мне хотелось услышать рев воды, когда я смотрела на рисунок. Его там не было. Ещё нет. Я размазала большим пальцем линию ватерлинии, еще немного смешав мох с водой. В этом и заключалась особенность масляной пастели: всегда можно изменить то, что листе странице.

Кто-то тихо присвистнул.

— Впечатляет.

Я вскинула голову. Вчера место рядом со мной за длинным столом было пустым, но сегодня эти озорные зеленые глаза смотрели на меня в ответ.

— Что ты здесь делаешь?

Энсон приподнял бровь.

— Получаю зачет по искусству за год. Не очень-то теплый прием, Роуэн.

— Вчера тебя здесь не было.

Улыбка расплылась по его слишком красивому лицу.

— Я тронут тем, что ты меня искала.

Я закатила глаза.

— Я просто имела в виду, что стул рядом со мной вчера пустовал.

Он откинулась на спинку упомянутого стула, вертя карандаш в пальцах.

— Я перевелся. — Его пристальный взгляд скользнул по моему лицу, вниз по телу. — Визуальное искусство внезапно показалось мне гораздо более привлекательным, чем театр.

Я снова сосредоточилась на листе и взяла темно-зеленую пастель. Я разлила цвет по всей воде, углубляя ручей, делая его каким-то образом насыщеннее.

— Наслаждайся, — пробормотала я.

— Знаешь, я не очень силен в искусстве. Думаю, мне может понадобиться репетитор. Ты могла бы зайти ко мне после школы и…

— Нет, спасибо.

— Серьезно?

Я глянула в его сторону, увидев неподдельный шок на лице Энсона. Мне пришлось прикусить губу, чтобы удержаться от смеха.

— Неужели девушка никогда раньше не говорила тебе «нет»?

— В четвертом классе Лили Килпатрик разбила мне сердце. Бросила меня ради Криса Абрамса.

Я покачала головой и сменила зеленую пастель на коричневую. Я начала формировать лес на противоположной стороне ручья.

— Ты когда-нибудь отвоевывал ее обратно?

— Нет, думаю, она переехала в Чикаго.

Я помычала, когда заполняла стволы деревьев.

— Ты действительно хорошо рисуешь.

— Мне это нравится. — Рисование было одним из немногих способов отвлечься, оставшихся после несчастного случая. Я могла ненадолго затеряться в другом мире. Все, что существовало бы, — это я, бумага и вселенная, которую я создавала.

— Заметно.

В тоне Энсона было что-то такое, почти страстное, что заставило меня поднять глаза.

— А как насчет тебя? Что ты любишь?

Задумчивость исчезла с его лица.

— Лакросс, полагаю.

— Капитан команды?

Он одарил меня самодовольной ухмылкой.

— Со второго курса.

Я выпрямилась на стуле, изучая его лицо.

— Тебе это нравится, или у тебя просто хорошо получается?

Ухмылка сползла с его губ.

— А в чем разница?

— Во всем.

Я не была первоклассным художником. Скорее всего, меня никогда не приняли бы в престижную художественную программу, и мои рисунки не выставлялись бы в галереях, но мне это нравилось. Что-то в нанесении пастели на бумагу освобождало мою душу. Я и представить себе не могла, что у меня не будет такой отдушины.

Энсон пожал плечами.

— Для меня этого достаточно.

— Хорошо. — Я вернулась к рисунку.

— Итак, если ты не хочешь заниматься со мной репетиторством, как насчет того, чтобы я сводил тебя после школы съесть бургер?

— Не уверена, что твоя девушка была бы этому очень рада.

— Девушка?

Я выбрала другой оттенок зеленого и начала с крон сосны.

— Рычащая Сэйди.

Энсон издал сдавленный смешок.

— Сэйди не моя девушка.

— Значит, ты позволяешь любой проходящей мимо девушке сесть к тебе на колени?

— Только хорошеньким.

Я издала рвотный звук.

— Эй, не осуждай меня.

Я посмотрела на Энсона. То неприятное ощущение, которое я испытывала по отношению к нему, усилилось. Закрадывалось подозрение, что в нем было нечто большее, чем он показывал, то, что он скрывал под тщательно отрепетированным фасадом.

— Расскажи мне хоть что-нибудь настоящее о себе, и я как-нибудь съем с тобой бургер.

Глаза Энсона вспыхнули, в них закипал гнев. Это было по-настоящему, первая подлинная вещь, которую он показал мне, даже если это было не по его выбору.

— Три года назад я узнал, что моя мама изменяла моему отцу. Он даже не мой настоящий отец. Парня, который является частью моей ДНК, давно нет в живых. Никто из моих друзей не знает. Это достаточно настоящее для тебя?

Я сглотнула, горло, казалось, сдавило.

— Мне жаль…

— Мне не нужна твоя жалость.

— Это не жалость, а понимание. Я