Она и впрямь едва пригубила стаканчик, не то опасаясь Танечкиной предвзятости, не то — потерять над собой контроль. Ехидство, прозвучавшее в вопросе, задело, но не смертельно. Напротив, даже лучше стало. Ей отчасти хотелось убедиться, что суббота была только слабостью, а на деле — ему все равно.

— Точно святая, — продолжил подтрунивать Макс, и Вика не выдержала:

— Для сосудов вредно, — она брезгливо поморщилась. — Так и до инфаркта недалеко.

Улыбка ещё растягивала его губы, но взгляд заострился, будто клешнями впился в Викино сердце. Но она выстояла. И даже усмехнулась.

— Ну раз барышня не хочет, то чего заставлять, — перебил их молчаливое сражение Антон. — Давай, Максаныч, за тебя. Чтоб сын не болел и с женой ладилось. Она у тебя герой — такого-то трудоголика терпеть.

Макс попытался улыбнуться, но вышло жалко и неправдоподобно. Вика не сводила с него глаз, пытаясь прочитать реакцию. Коллеги, конечно, могли ничего не знать, но может и знать было не о чем? И вся эта сказка про жену — чтобы не обижать? Смешно. И глупо, если так.

Танечка скорчила гримасу за спиной говорившего тост. Гримаса ясно означала — ей известно о жене Макса куда больше, чем другим. Вике показалось, что что-то внутри неё разбилось и зазвенело в ушах. Даже она, не имея толкового опыта, интуитивно распознавала подобные взгляды. И не могла себя обмануть — Макс спал с Танечкой и не единожды.

У Вики засвербело в горле. Какая же она дура, что пришла сюда.

— С днём рождения, — она отсалютовала Максу стаканчиком и одним глотком осушила его до дна. — Я рада, что мы вместе работаем.

Вика старалась подбирать максимально безразличные общие фразы, но все равно выходило признание — из-за дрожи в голосе. Перед дверью она выкинула пустой стаканчик в мусорку и, не оглянувшись, ушла. Первые пять шагов по коридору дались не легче, чем с кандалами на щиколотках. Как ни старалась, а все равно ждала, что дверь за спиной распахнется, и Макс вылетит в коридор, разъяренный, схватит за локоть, сожмёт до боли и обвинит в холодности.

Но двери лифта открылись перед Викой, выпустив двух щебечущих пташек в строгих платьях. Они упорхнули, оставив за собой приторно-сладкий след дешевого парфюма, а Вика зажала нужную кнопку, будто та не срабатывала с первого раза. Голова кружилась, и в ней неотвратимо зрело понимание: второй раз в жизни она влюбилась.

Совершенно безнадёжно и не менее бесповоротно.

Глава седьмая

Телефон затаился спящей змеей в углу стола. Вика страшно хотела чем-нибудь его накрыть, а лучше отключить и выбросить в окно, чтобы он больше не смел звонить. Но его трель продолжала сводить с ума.

И перед тем как поднять трубку всякий раз Вика представляла, как Макс потребует оправданий, а она ловко уйдет от ответа. Вот только он не спешил в расставленный капкан. И стало так гадко от своей беспомощности, что Вика твёрдо решила — назавтра обо всем забыть и с той секунды считать одиннадцатый этаж зоной ядерного поражения: без подготовки не суйся или готовься расстаться с жизнью.

По дороге домой настроение было хуже не придумаешь: попеременно бросало то в жар, то в колотящий озноб, и пришлось смириться с фактом, что утренние прогулки плохо на ней сказались. Вместе с тем, повода для отвода глаз лучше не найти: сознание затапливало сырым промозглым туманом, мысли становились густыми, перетекали одна в другую и окутывали фигуру Макса все плотнее, закрывая действительность и возводя многоэтажные, хрустальные, оглушительно звенящие иллюзии.

Федя встречал ее на крыльце — он никогда не пропускал своего дежурства, чем порой Вике досаждал. Но сегодня она была ему рада, поскольку ноги неважно ее слушались.

— Все хорошо, — неубедительно заявила Вика, но он все равно задергался.

Тут же из-за приоткрытой двери выскочила Машка в платье из чемодана Максовых даров. Заметив, как старшая сестра постукивает зубами от вновь накатившего озноба, она совсем по-взрослому всплеснула руками.

— Мам! — прокричала она, вбегая обратно в сени. — Мам, Вике плохо!

Пока из глубин дома доносилась сперва глухая ругань, а затем грохочущие шаги, Вика оперлась на Федино плечо. Он замер, как почуявший приближение гончих, заяц, пытаясь определить, откуда ждать врага. А затем резко обхватил Вику за талию двумя руками и потащил в дом, спасаясь от несуществующей погони.

Вика с удовольствием нырнула в объятия старого пухового одеяла, из которого вовсю лезли перья, и — ей показалось — пошла ко дну сознания. Какое облегчение — не думать о Максе. Не думать вообще ни о чем. Ещё бы не пришлось завтра ехать на работу, она бы весь день так пролежала, ни разу о нем не вспомнив. Нужно взять больничный, да только врача домой не вызовешь, а без него — запишут в прогульщицы, выговор объявят. А ей нельзя терять работу, совершенно нельзя…

Мать принесла чай, резко пахнущий ромашкой. Примостила на край кровати жирный бок и накрыла намозоленной ладонью Викину руку.

— Худо? — озабоченно спросила мать. — Давай Наталью позову, хоть акушерка, а может посоветует что?

— Не надо, — воспротивилась Вика. — Обычная простуда, сама пройдет.

Мать покачала тяжелой седой головой и поправила край сползающего на пол одеяла.

— Не ждать нам его больше, да? — наконец задала она явно мучивший ее с утра вопрос. — Прогнала?

— Сам ушел, — возразила Вика слабо.

— Да уж конечно, — мать шмыгнула носом и громко высморкалась в застиранный платок. — Сам приехал, сам ушел. А ты так, поглядеть вышла.

— Почти, — круглое лицо с глубокими темными порами плавало у Вики перед глазами. — Он расплатился. И уехал к ребенку.

— Еще и с дитем? — вздохнула мать. — Совсем дело гиблое.

— А я предупреждала.

— Да на кой хрен мне твои предупреждения? — в холодных безразличных глазах медленно закипала злость, и ее ядовитые пары постепенно отравляли и без того ослабевшую Вику. — К Петровне сын приехал из города, ты присмотрись, ума не палата, конечно, но силен, как медведь. И постарше тебя будет.

— Хорошо, мам, — согласилась Вика. — Обязательно присмотрюсь.

— Вот и молодец, — мать поднялась, одернув пестрый халат на желейном животе. — Время-то идет, ты не хорошеешь. О детях подумай, им нормальный отец нужен.

Вика хотела возразить, что ее потенциальный муж вряд ли примет Федю с Машкой за своих детей, но не стала. Матери все равно ничего не докажешь — она уже все решила. И в полуобморочном бреду Вика подумала, что пусть хоть сын Петровны, хоть Костик-дурачок: если ее не будут