Она сунула руку в карман, достала Глаз и протянула Килу на раскрытой ладони.

Он прикоснулся к камню, но тут же отдернул руку, чувствуя и притяжение, и обжигающий жар огня. В груди ощущалась едва заметная глухая боль. Что это с ним? Неужели он ранен?

– Теперь ты меня убьешь, – то ли спросила, то ли констатировала факт девчонка.

Он задумался.

– Наверное, так действительно будет лучше.

Кил встал, чувствуя, как устал за это время. Он никогда не отлучался из пещер так надолго, а странный разговор измотал его хуже тренировок. Он не понимал, что происходит, и хотел уже только одного: чтобы все это закончилось, и уже неважно как.

Он вернется к Дэй и забудет об этой девчонке, словно ее и не было. Все станет в точности как прежде!..

Девочка смотрела на него, как нахохлившаяся храбрая птичка, и он уже не понимал, хочет ли убить ее или, напротив, защитить от всех опасностей.

– Я не отдам тебя Эйлору, – пообещал он. – Если потребуется, то лучше убью тебя сам.

Справиться с поселившейся в груди болью можно было только одним способом, и он, наклонившись, снова поцеловал теплые сладкие губы.

* * *

Лера не понимала, что творится. Длинноволосый незнакомец показался вдруг персонажем далекого сна. Забытого, но между тем драгоценного.

На долю секунды, перед тем как он поцеловал ее, девушке померещилось, будто весь воздух между ними заполнился белокрылыми бабочками.

Его губы были так же настойчиво властны и вместе с тем необыкновенно нежны. Никто никогда не целовал ее так. Ни у кого не было такого обжигающего взгляда. Наверное, это все-таки сумасшествие. Или ожившая сказка. Одно из двух.

– Слабак! Предатель!

Дэй била словами, точно семихвостой плетью. Даже бесцветный мох, растущий в темном углу пещеры, скукожился и побурел, сраженный ее ненавистью.

– Ну успокойся. – Эйлор приоткрыл один глаз и искоса взглянул на мечущуюся дочь. – Он ответит за все, я пошлю за девчонкой свои лучшие силы.

– Да! – Дэй наконец перестала ходить из угла в угол и присела на ступени трона отца. – Я хочу, чтобы она умерла! Я хочу для нее самой мучительной смерти, какую только можно придумать! Я сама придумаю для нее смерть.

Эйлор кивнул, разочарованно отметив, что его дочь, видимо, слишком юна и занимают ее совершенные мелочи вроде ущемленного самолюбия. После того что они увидели через следящее заклинание, Дэй стала сама не своя. А ведь она не любит этого приблудного мальчишку! Это не вызывает сомнений. Значит, только самолюбие. Он сам как зрелый и мудрый правитель умел разглядеть во всем как плохое, так и хорошее. Кил ослушался – и это плохо. Однако, во-первых, дочь оставит бредовые мысли о том, чтобы сделать его своим мужем – план удался. А во-вторых, так сказать, бонусом, похоже, человеческая девчонка его заинтересовала. На этом всегда можно сыграть. Главная цель: получить Видящий Глаз. Кстати, а почему бы не вспомнить древние традиции и не развлечься, пригласив ее сюда. О да, она сама придет сюда и Глаз принесет, если будет верить, что этим освободит Кила от его власти. Как там было прежде? Полночь, перекрестье четырех дорог и прочий прекрасный антураж. Будет забавно, а потом девочку можно просто убить.

– Ты права, но не торопись, – он по-отечески, почти ласково, похлопал дочь по плечу. – Можем устроить ловушку и посмеяться над ними так же, как он смеется над нами. Хочешь поучаствовать в небольшом спектакле?

Дэй кивнула.

– Вот и отлично. А для начала пошлем нашему другу приглашение. Такое, от которого он не сможет отказаться.

Солнце бликовало на его черных волосах. Длинных. Длиннее, чем у нее. На бледной щеке лежала тень от густых ресниц. Все-таки он необыкновенно красив. Наверное, именно так Лера представляла себе настоящих эльфов. И в это же время он был человеком, от него исходило человеческое тепло. Девушка боялась пошевелиться, чтобы не разбудить спящего принца. Странно, такого с ней раньше не бывало, и скажи ей, что она бросится в объятия первого встречного, она бы, конечно, рассмеялась. А теперь… Какой ужас! Что скажут друзья?! Впрочем, что скажет Маша, она примерно представляла. «Давно пора. Нормальные отношения – это то, что тебе нужно». Хотя отношения с Килом вряд ли будут нормальными в традиционном смысле этого слова. Еще неизвестно, что он скажет, проснувшись. Весьма вероятно, поморщится и уйдет. Или все-таки решит ее убить.

За окном звонко щебетали птицы, словно стараясь перекричать друг друга. Это значило, что день будет хорошим.

«Как бы ни было, я ни о чем не жалею», – подумала Лера и, не удержавшись, все же коснулась черных мягких волос.

Но едва она дотронулась до них, как запястье, словно железный браслет, сжали сильные пальцы.

Кил открыл глаза и взглянул на девушку.

– А, это ты. Прости. – Он разжал руку.

Лера потерла онемевшую кожу. Наверняка теперь будет синяк.

– Прости, я действительно не хотел причинить тебе боль. Воинский рефлекс. – Кил просительно улыбнулся, и от этого его лицо сразу стало мягче, человечнее.

– Ерунда! – Лера засмеялась, стараясь скрыть, как ей хочется поцеловать его тонко очерченные улыбающиеся губы. Наваждение грозило затянуться.

Но он словно понял и сам потянулся к ней. И все слова обесценились, упали на пол истершимися ненужными монетками. И осталось только то, что было больше и значительнее слов, то, что заставляло сердце биться, а глаза видеть. Нет, это была не любовь. Это была невозможность остаться друг без друга даже на миг.

* * *

– Кил… А почему тебя зовут Кил? – спросила Лера, наматывая на палец послушную прядь.

– Кил – это древнее имя. Им меня назвали там, в пещерах. На самом деле я Кирилл. Они думали, я не помню своего человеческого имени, но я помню… Я был совсем маленьким, когда меня забрали воины Эйлора. Они были ко мне добры и воспитали меня как одного из них.

– А твои настоящие родители? – Девушка приподнялась на локте.

– Не помню, – он пожал плечами, – это было слишком давно. А вот имя свое помню. Потому что я старался его не забыть. Это была ниточка, связывающая меня с прошлым. Тогда я думал, что за мной кто-то придет, и ночи напролет, отвернувшись к стене, повторял свое имя, перекидывая его, словно мячик: «Кирилл… Кирилл». Иногда мне вдруг начинало казаться, что это лишь пустой бессмысленный звук, и тогда мне хотелось плакать. Плакать было нельзя. Они никогда не плачут и не выносят чужих эмоций. Если меня заставали плачущим, то сурово наказывали и лишали еды.

– Ой, и точно, еда! – Лера подскочила. – Сейчас попробую придумать какой-то завтрак! Только, извини, холодильник у меня совсем пустой!