— Несколько лет, — ответил я, стараясь не особенно многоразговаривать.

— Он производит впечатление толкового человека, — осторожносказала она. Неужели она считает, что я могу рассказать что-нибудь о нашейгруппе? Она и так слишком много сегодня узнала. Я киваю, проворчав нечтоневразумительное.

Кассету я уже достал, теперь нужно вернуть на местомагнитофон.

— У вас часто случаются подобные выезды? — снова спрашиваетдамочка.

Почему она не может сидеть спокойно? Я даже забыл, как еезовут. Кажется, Лариса.

— Знаете, Лариса, — осторожно говорю я, — мы обычно выезжаемне так часто, как вы думаете. Такие операции случаются не каждый день.

— Между прочим, меня зовут Людмила, — немного обиженноговорит она.

Это, по-моему, единственное, что ее задело.

— Извините.

— А как вас зовут? — Это не очень большой секрет, но лучше,если бы я не называл своего имени. Дамочка должна знать только имя нашегокомандира и больше никого.

— Меня зовут Кирилл Константинов, — назвался я именемизвестного вора в законе, убитого нами полтора года назад. Пусть теперьназывает мое имя, если захочет, в своих репортажах.

— Очень приятно. Я думала, что ваш командир так и не назоветникого.

Хотя я слышала фамилию Мурашку или Петрашку. Он, кажется,молдаванин.

— Нет, вам показалось. Командир говорил «мурашка», —улыбаясь, объяснил я ей. Если Ион узнает, как я его называю, он обязательнонабьет мне морду.

— Как интересно. А почему такое странное имя?

— Просто он умеет хорошо проводить обыски, и мы ласковоназываем его «мурашкой», — продолжаю отчаянно врать я. Она кивает, а я понимаю,что теперь в ее репортаже, если она захочет его написать без нашего ведома,будут фигурировать и Кирилл Константинов, и наш «мурашка». Представляю, какбудут смеяться ребята.

На улицах довольно много машин, но к ее дому мы подъезжаемблагополучно. Я выхожу и протягиваю деньги водителю. Она удивленно смотрит.

— Вы хотите подняться? — спрашивает она. Еще чего. Почему ядолжен к ней подниматься. Вместо грудей у нее два маленьких холмика, а ноги,как палки.

Непонятно вообще, кто она — девушка или парень. Такие мненикогда не нравились.

— Я просто хочу вас проводить до дома, — пробормотал я, — унас такое правило. Все делать до конца.

— Хорошо, — улыбается она и идет первой. Теперь мне нужно еедогнать. Я успеваю сделать это прямо у подъезда, чуть споткнувшись о ступенькуи налетев на нее. Она оборачивается, и я успеваю всунуть магнитофон в сумочку.Как хорошо, что современные магнитофоны журналистов настолько малы, что так легкопомещаются в сумочке. Уже когда мы входим в ее подъезд, я киваю ей:

— До свидания, Людмила. Теперь я запомню ваше имя.

— До свидания, — улыбнулась она мне, — я думала, выпроводите меня до самой квартиры.

— Я вижу, что у вас безопасно, — пошутил я и, кивнув напрощание, вышел во двор. Кассета у меня в кармане, теперь нужно срочновозвращаться. Почему-то на этот раз я искал машину дольше обычного. Наконец яостановил какой-то старенький «запорожец». Пока я добрался до работы, прошлоеще сорок минут. Вы когда-нибудь пробовали рано утром доехать в центр города?Если нет, то считайте себя счастливчиком. Утром в понедельник проехать в центргорода почти подвиг.

Примерно такой же, как выехать в пятницу вечером из города.

Как бы там ни было, я добрался до нашего здания в девятомчасу утра.

Когда я шел через проходную, дежурный офицер недоверчивовзглянул на меня, потом на мое удостоверение, но ничего не сказал. Вообще-то унас есть своя специальная база, но на работу мы ходим на Петровку, как и многиедругие офицеры. Нам выделили там три комнаты, в которых мы и размещаемся.

Я шел по коридору и видел удивленные лица сотрудников. Ихбыло не так много в эти утренние часы, в основном еще оставшиеся с ночидежурные и занятые в ночные часы воскресенья на работе офицеры. А тут вдругнесколько ошарашенных людей, пока наконец мой товарищ Леня Свиридов изуголовного розыска не остановился, увидев меня.

— Ты откуда? — спросил он.

— Все оттуда, — махнул я рукой. Я — в нашей камуфляжнойформе, но без знаков отличия и без обычного снаряжения. Вот он и удивляется,решил я, еще не зная, что он мне сейчас скажет.

— А ты что, разве был не с ребятами? — спрашивает он.

— Конечно, с ними. А почему ты спрашиваешь? — Я хочу пройтидальше.

— Слушай, Никита, где ты был?

— Как это где? — начинаю я нервничать. — Конечно, сребятами. Мы выезжали всей группой. Ты ведь сегодня дежурил, должен был знать.

— Это вы брали Коробка?

— Ну если знаешь, то зачем спрашиваешь? Леня смотрит на меняи вдруг тихо спрашивает:

— Значит, тебе пока еще ничего не сказали?

— Что мне должны были сказать? — я чувствую, что он уже нешутит.

— Двое ваших ребят погибли полчаса назад. Передали нам вУВД, что двое сотрудников группы Звягинцева погибли во время взрыва.

— Врешь, — хватаю я его за грудь, — кто, кто погиб?

— Я не знаю. Я думал, ты уже все знаешь.

— Где телефон? — бросаюсь я в соседнюю комнату и хватаютелефон. Быстро набираю номер подполковника. Аппарат отключен, сообщает мнебесстрастный голос дежурной. Набираю телефон Зуева. На этот раз аппарат неотключен. Но он почему-то не отвечает. Что происходит? Я вспоминаю, что третийтелефон у Хонинова. Набираю его номер. Наконец-то мне отвечает капитан.

— Что у вас случилось? — кричу я, с трудом сдерживаяволнение.

— У нас несчастье, Никита. Погибли двое ребят.

— Кто? — глухо спрашиваю я.

— Зуев и Байрамов, — говорит Хонинов, и у меня падаетсердце.

— Как?

— Мы сейчас на месте, пытаемся разобраться. Они взорвались вквартире, которая принадлежала той самой суке, что сообщила нам о Коробке.

— А где Михалыч?

— Он поехал к Горохову, в управление. Догадываешься, зачем?

— Догадываюсь, — отвечаю я, — где вы находитесь?

— На Усачева. А ты где?

— Я на работе. Мне Ленька Свиридов все рассказал. Он сегоднядежурил.

— Поищи Михалыча. Мы здесь и без тебя справимся. Нас здесьтрое, Влад не в счет, он с одной рукой. Попытаемся что-нибудь обмозговать.