Михалыч недоверчиво посмотрел на полковника:

— И ты только сейчас вспомнил об этом?

— Поэтому я и пришел вам это рассказать. Почему вы поехали кнему домой? И почему ничего не сказали Кочетову, который приехал на квартиру?

— Мы нашли уже после его отъезда в автомобиле Скрибенкоаптечку с деньгами, — пояснил Звягинцев, — восемьдесят тысяч долларов. И мнепоказалось это подозрительным. Ответственный сотрудник Кабинета Министров ночьюприезжает к известному рецидивисту с большой суммой. Это ведь не так просто.

Обстоятельства требовали, чтобы мы проверили все на месте.

— И что вы нашли, кроме этой фотографии?

— Практически ничего. Квартира у него обычная, довольноскромная, полученная еще в старые времена. Он не похож на связного мафии или ееруководителя. Это был растерянный, запутавшийся человек, от страха решившийвыброситься из окна.

— Нужно было как-то ему помешать, — с досадой сказалГорохов. Я всегда в душе невольно им восхищался. Но сегодня он мне почему-то некажется красивым.

Мне не нравится подобное совпадение, и при всем желании я немогу до конца верить ему. Эта фотография — очень неприятное зрелище, есливспомнить о деньгах, которые мы нашли в машине, и о том, как часто Коробковуходил от наших сотрудников.

— Мы пытались помешать и получили пулю от Коробка. Вот какраз Дятлов ее и получил, — показал на Влада подполковник, — поэтому нампришлось открыть огонь на поражение. Хорошо еще, что один из бандитов оказалсяраненым.

— Как с семьями? Успели сообщить? — спросил Горохов.

— Нет. Решили утром их не будить. Я сам поеду к ним.

— Ясно, — поднялся полковник. Мы все встали следом за ним.

— Ребята, — сказал он на прощание, — я вам приказыватьничего не могу.

Вы все ночью не спали, товарищей потеряли, имеете право наотдых. Только эта вся история мне очень не нравится. Кто-то нас решилподставить. Поэтому вы и должны все сами расследовать. — Он помолчал ипосмотрел на нашего командира:

— А тебе, Михаил, спасибо. Раз пришел ко мне с этойфотографией, значит, пока числишь меня в своих товарищах. Спасибо хоть за это.— Полковник вышел из комнаты, закрыв дверь.

— Фотография останется у вас? — спросил Бессонов. — Мне ненужно ее проверять?

И тут Михалыч нас удивил. Все-таки мозг у него работает нетак, как у других людей.

— Нужно, — сказал он. — Пойди в лабораторию, пусть дадутофициальное заключение.

Бессонов, как и мы все, ничего не понял. Но переспрашиватьне стал.

Забрал фотографию и первым вышел из комнаты.

— Я поеду сначала к Зуеву, — тяжело вздохнув, сказалМихалыч, — а вы, ребята, действуйте.

— А нас пустят в здание Кабинета Министров? — спросил Ион.Это он правильно спросил. Против бандитов мы весьма значительная сила. А вотпротив чиновников мы ничто. Даже меньше, чем ничто. Обычные капитан и старший лейтенантмилиции со своими маленькими звездочками.

— Объясните, что вы выполняете специальное задание, —нахмурился Михалыч, помолчал немного и добавил:

— Или позвоните Горохову. Но дайте мне все данные по этомуСкрибенко. — Перед тем как уйти, я положил кассету, изъятую у журналистки, настол.

— Хорошо, — довольно равнодушно сказал подполковник. Когдамы выходили, я еще услышал, как он звонил в уголовный розыск.

— Когда могут выдать тела Зуева и Байрамова? — спросил яИона уже в другой комнате.

— Дня через два, — ответил капитан, — сначала проведутобычную процедуру опознания. Я просил этих прокурорских лизоблюдов не вызыватьродных и близких наших ребят. Опознание мы можем провести сами, чтобы нетревожить людей. Их разнесло так, что лучше не смотреть. — Он сжал кулаки. Зуеводнажды спас ему жизнь, и мы все знали об этом.

— Наверно, Горохов уже пишет рапорт о случившемся, — добавилИон, стягивая с себя брюки.

В штатском я, конечно, смотрюсь неплохо. Во всяком случае,так считает моя мама. А вот на Ионе костюм сидит как на корове седло. Такоеощущение, что он родился в камуфляжной форме. Мы взяли служебную «волгу» ипоехали в Кабинет Министров. Вообще-то Ион был прав. Нас полтора часа непускали. Просто издевались, доказывая, что нужны специальные пропуска и нашипаспорта.

Служебные удостоверения сотрудников милиции им не подходили.Потом выяснилось, что мы обязаны сдавать оружие. И хотя мы никакого оружия ссобой не взяли, нас заставили пройти через специальный контроль металлоискателяна проверку оружия.

И только после этого нас принял какой-то важный чиновникшестого разряда, маленький, пузатый, лысый, полный необыкновенного достоинстваи самомнения.

— Почему вы не обратились по инстанции? — обиженноинтересовался он, надувая детские губки. — Вы могли обратиться к руководствумосковской милиции, те вышли бы на министерство, а министр позвонил бы к нам. Увас существует субординация или нет?

— Существует, — кивнул Петрашку, — но иногда мы действуем нетак, как положено.

— Очень плохо, — поднял толстый короткий палец чиновник, —вы всегда должны строго соблюдать субординацию.

— У нас погибли товарищи, — вдруг сказал Ион, — погиблисегодня утром.

У обоих остались семьи. А вы рассказываете нам осубординации.

Чиновник на миг запнулся, смутился, чуть покраснел, нобыстро восстановил равновесие.

— Какой ужас! Этот бандитизм на улицах никогда не кончится.К сожалению, наши правоохранительные органы не могут навести должный порядок вэтом вопросе.

— А когда хотят навести, им не дают этого сделать, — добавилвдруг очень невежливо капитан. Чиновник нахмурился.

— Что вам нужно? — спросил он.

— Нам нужны все данные о вашем сотруднике Скрибенко.

— Он замешан в каком-то преступлении?

— Он погиб, — объявил Ион, с удовольствием наблюдая заизумленным чиновником, и мы хотели бы узнать некоторые подробности егобиографии.

— Какой ужас, — прошептал чиновник, на которого смерть егоколлеги подействовала сильнее, чем смерть двух наших товарищей. Я много разобращал внимание на эту странную закономерность. Когда убивают сотрудниковмилиции или военнослужащих, все соболезнуют с легким оттенком безразличия.Многим кажется, что нам и так платят деньги за то, что мы рискуем своимижизнями. Никто и не вспоминает, что мы получаем гораздо меньше тех жечиновников, а убивают нас гораздо чаще. Я уже не говорю о военнослужащих,которые месяцами вообще не получают зарплаты, даже в зоне военных действий.Наверно, это естественная реакция людей, считающих риск профессиональным деломлишь некоторой категории людей и не относящих себя к этой категории.