Впервые в жизни назвал её Данкой. Даже мысленно никогда не мог, а ведь считал себя сдержанным, таким невозмутимым маленьким, но титаном.

Вопрос: девственница могла так круто отсосать?

Моя смогла.

Без практики. Конечно же! Я ей доверял. Просто некогда и негде… Она способная. Может, увидела в порнухе или рассказали взрослые девки. Вот и всё, мне крупно повезло. Встретить девственницу, круглую сироту с трёхкомнатной квартирой в Москве и новым Мерином. Звучало настолько меркантильно и корыстно, что самому противно от этого.

Но ведь так и скажут!

Что мне до чужих голосов, у меня свой есть.

Я её люблю. Так сильно, что слабну в её присутствии, обречённо млею, когда она смотрит невинными глазами или что-то просит у меня. Дана для меня имеет огромное значение. Ведь моя мать сгорела при пожаре, отец остался инвалидом, но недолго протянул. И выжившая после пожара Богдана для меня как символ жизни, Богом Данная. Не всё потеряно, есть ради чего существовать в этом жестоком мире.

Даже если б не убрали шрамы, я меньше её любить не стал бы. Потому что чувство, которое я испытывал очень глубокое и необычно жаркое. Его не купишь, его не приручишь. Такое не хакнешь и не получишь просто так. Это нужно пережить потерю, чтобы ценить имеющееся. И Дана похожа на меня, я вижу в ней родителей, Мышонок видит во мне отца. И мы уцепились друг за друга.

Год назад это произошло, столько времени не вместе. Она страдала и боролась, а я здесь… Выбивался из сил, крутился, вертелся, чтобы у неё всё было, чтобы зацепиться в Москве, и появилась возможность существовать нам безбедно. А то, что я тоже страдал, так это пусть со мной останется.

Дана сказала, что у меня много цвета в волосах. Она видит по-другому. Тетрахромат. У неё редкая генетическая аномалия сетчатки глаз, улавливала больше цветов и оттенков, особенно при солнечном свете.

У меня волосы покрашены.

Я поседел, когда она сгорела. Половина головы в серебре. И приехал я в Москву почти стариком от горя. Дамиан меня увидел и велел срочно выкрасить волосы, одеться прилично. По одёжке встречают, я стал его визитной карточкой. Он со мной на встречи ходил, даже которые не касаются моего голоса. Так, для красоты. А говорят про нас с ним разное.

Так что, я красил волосы. Дана это видела.

Моя девочка, моя сладкая!

Не болеет она, просто необычная. Ну, я тоже весь больной насквозь. Мне только с ней хорошо. От её странных речей, невероятного воображения.

У моего Мышонка все эмоции обоснованы. Если Даночка разозлилась или рассмеялась, то только кажется, что на пустом месте. Не без причины. Просто можно у неё спросить, и она ответит.

Она говорит правду!

Всегда, либо увиливает от ответа. Тут нужно знать, что просто так она этого делать не станет. Ей больно. Допустим, она не захотела рассказать, что приходил в больницу навещать её убийца родителей. За него она меня приняла. Думала, это он заботился и оплачивал лечение, чтобы потом забрать себе. Неудивительно, что она так сильно напугана. И кто-то однажды ответит за этот испуг.

Не сейчас. Но Олег Измайлов сядет. На всю жизнь. Да, я в курсе кто такой. Тарас знал наверняка, что Измайлов его может убить, поэтому спешил Дану отдать замуж и обеспечил её будущее.

Умом видимо этот Измайлов не отличался, потому что считал Дану недееспособной, и свидетелем, по его мнению, она быть не могла. Следователю она ничего внятного не сказала, поэтому убийцы успокоились. А зря. Был ещё один свидетель. Это раз. И Дана дееспособная, с неё снимут все диагнозы. Это два!

Пока я ничего своему Мышонку не сказал. Она начнёт переживать, а у нас первый секс на горизонте. Девочку нужно оберегать не только от невзгод, встреч и ненужного общения, но и от плохих впечатлений, переживаний и желательно боли.

Я целовал её жадно стараясь думать о главном – как сделать ей приятное.

Не получалось. Она только что брала в рот мой член, и я чувствовал какова на вкус сперма. Спорное ощущение. Член опал.

Решил отдохнуть. Но он у меня бойкий, на всю ночь можно зарядить. Конечно, в первый раз девочке много нельзя. Но однажды мы дойдём и до этого.

У меня в сексе попробовано почти всё. И это всё было в одну ночь. Когда взрослая баба меня пригласила исполнить пару хитов на своём девичнике. Что мне подсыпали в стакан, я до сих пор не знаю. В первые дни после оргии ничего не вспомнил, зато потом, флэшбеки меня замучили. Воспоминания о том адском блядстве накатывали неожиданно и в неподходящие моменты. Я мог стоять в церкви увидеть взрослую женщину и почувствовать приступ тошноты. Мог на уроке в школе от пристального взгляды учительницы впасть в ярость и с трудом себя сдержать. От улыбки продавщицы в магазине сжать зубы от ненависти.

Собственно, боязнь женщин одна из причин гомосексуализма. Я бы не хотел до такого докатиться. Поэтому старался бороться. Даже пытался гулять с девушками. А они точно такие же, как те развратные бабы, только моложе.

Я и вообще хотел уйти из этого мира в монастырь. На полном серьёзе! И уже собирался, как неожиданно появилась Дана.

Она – полный вдох моей груди, моё воскрешение, надежда и счастье. Даже то, что она влюбилась в меня, нисколько не отталкивало, как обычно, бывало с назойливыми девчонками. Я был рад, что она хотела довериться именно мне. Хотя поклонники стояли у её порога, она потянулась в мою сторону. А я навстречу. Потому что такое чудо нужно хватать пока юная, прятать у себя за пазухой, никому не показывать и хранить, любить и оберегать.

Она лечит меня своей невинностью и чистотой. С ней пропадают мои комплексы.

Вот я стоял перед ней совершенно голый, а она одета. И всплыла в памяти именно такая картина и жалостливый голос шестнадцатилетнего пацана: «Можно я пойду?»

Меня тогда не отпустили…

Да, собственно и вкус я этот знал. Забыл просто. В ту проклятую ночь, что только не пробовал, всё перемешалось.

— Я, наверное, больше не хочу, — прошептала Дана, оторвавшись от поцелуя.

Посмотрела в сторону и задумалась. Об этом меня предупредил Тарас: «Всё время разговаривай с ней. Не ругай её за образное мышление».

Я хотел наладить контакт, чтобы и мне полегчало, и она ко мне привыкла и могла наслаждаться супружеской жизнью. Другой бы на моём месте не понял, что происходило. Отпустил бы, или заставил силой. Но я набрался терпения. Просто медленно уластив этого Мышонка, сделаю её открытой для себя.

— Ты точно хочешь ещё, — прошептал ей в ушко. Пока в правое. Левое у неё в шрамах. Но нужно пробиться и через этот комплекс. — Моя очередь рисовать.

Я потянул собачку на молнии её куртки, медленно стал расстёгивать.

Вылетели глупые мысли из головы, старые поганые воспоминания не имели больше власти, когда открылась взгляду трепетная тонкая шейка, выделяющаяся острая ключица…