против людей, ни против животных; он избегал ссор и часто получал пинки, не возвращая. Вздумай Морианский подпрефект дать ему серебряную медаль, ему стоило бы только написать в Париж; потому что Себастьян спас многих с опасностью своей жизни, и именно двух жандармов, которые тонули с лошадьми в Сумезе. Но все это делалось инстинктивно, а потому казалось естественным, и его и не думали награждать, точно он был водолазом.

Двадцати лет от роду он явился на очередь и вынул счастливый номер, благодаря девятидневному молебну, который служил со всей семьей. После этого, согласно со свычаями и обычаями овернцев, он отправился в Париж, чтоб заработать деньжонок и помогать отцу с матерью. Ему подарили бархатный костюм и двадцать франков, — что считается еще деньгами в Морианском округе. Он воспользовался оказией и пошел в Париж с товарищем, знавшим дорогу. Он шел десять дней пешком, и пришел свежим, не устав, с двенадцатью с половиной франков в кармане и новыми башмаками в руках.

Через два дня он уже катал бочку по Сен-Жерменскому предместью в сообществе с товарищем, который не мог уже взбираться на лестницы, потому что надорвался. За труды ему давали помещение и постель, кормили, стирали одну рубашку в месяц и сверх того отсчитывали тридцать су в неделю, чтоб было на что повеселиться. Он копил деньги и через год, купив подержанную бочку, стал сам хозяином.

Ему повезло свыше всякой надежды. Его простодушная вежливость, его неутомимая услужливость и известная честность доставили ему расположение всего квартала. С двух тысяч лестничных ступенек, по которым ему ежедневно приходилось подыматься и спускаться, он дошел до семи тысяч. Таким образом, он каждый месяц высылал шестьдесят франков родителям. Семья благословляла его имя и молилась за него утром и вечером; у мальчишек завелись новые штанишки, а двух младших посылали даже в школу.

Виновник всех этих благ продолжал жить по-прежнему; он спал в сарае подле своей бочки, и менял четыре раза в год солому на подстилку. Бархатный костюм был весь в заплатах пуще чем у арлекина. Действительно, его туалет стоил бы не дорого, если бы не проклятые башмаки, на которые каждый месяц требовался целый килограмм гвоздей. Он не скупился только на еду. Он не торгуясь отпускал себе четыре фунта хлеба в день. Порою он даже баловал свой желудок куском сыра, или луковицей, или полудюжиной яблок, купленных на Новом мосту. По воскресеньям и праздникам он разрешал на суп и говядину и затем всю неделю облизывал себе пальчики. Но он был слишком добрым сыном и братом, чтобы отважиться на стакан вина. "Вино, любовь и табак" были для него сказочными товарами; он знал о них только понаслышке. По более основательным причинам он не знал театральных развлечений, столь дорогих для рабочего класса в Париже. Наш молодец предпочитал спать даром с семи часов, чем хлопать за десять су г. Дюмену.

Таков был с физической и нравственной стороны человек, которого окликнул г. Бернье в улице Бон, чтобы он шел продавать свою кожу г. Л'Амберу.

Прислугу предупредили, и его поспешно доставили в комнату.

Он шел робко, со шляпой в руке, подымая, на сколько мог, повыше ноги и не смея ступить на ковер. Благодаря утрешней грозе, он был в грязи до мышек.

— Если вам воды, — сказал он, кланяясь доктору, — так я...

Г. Бернье прервал его.

— Нет, милый: нам вашего товара не требуется.

— Значит, требуется другого?

— Совсем другого. Вот этому господину нынче утром отрубили нос.

— Ах, бедняга! А кто-ж. это наделал?

— Турка; но это все равно.

— Дикий! Я слышал, что турки дикари, только не знал, что их пускают в Париж. Погодите немножко, я сейчас сбегаю за городским хирургом.

Г. Бернье укротил излишек усердия достойного Овернца и в немногих словах объяснил ему, какая услуга от него требуется. Тот сначала подумал, что над ним смеются, потому что можно быть отличным водоносом и не иметь ни малейшего понятия о ринопластике. Доктор разъяснил, что у него желают купить месяц времени и около полутораста квадратных сантиметров кожи.

— Операция пустячная, — сказал он, — и вам страдать почти не придется, но я предупреждаю вас, что потребуется громадное терпение на целый месяц, когда ваша рука будет пришита к носу этого господина.

— Ну, терпения у меня хватит, — отвечал он, — ведь я не даром Овернец. Но чтобы я прожил у вас ради этого бедного господина, мало мне заплатить за все время, чего оно стоит.

— Понятно. Сколько-ж вы хотите?

Он подумал, немного, и сказал:

— Говоря по правде, это стоит четыре франка в день.

— Нет, мой друг, — возразил нотариус, — это стоит тысячу франков в месяц, или тридцать три франка в день.

— Нет, — властно заметил доктор, — это стоит две тысячи франков.

Г. Л'Амбер кивнул головой и ничего не возражал. Романье попросил позволения доработать сегодня, отвезя бочку в сарай и найти за себя заместителя на месяц.

— Притом, — заметил он, — не стоит начинать сегодня, всего полдня осталось.

Ему доказали, что дело не допускает отлагательства, и он распорядился согласно с этим. Был призван один из его приятелей и обещал заместить его на месяц.

— По вечерам, ты мне будешь приносить хлеб, — сказал Романье.

Ему сказали, что этого не требуется, и что его будут кормить тут.

— А что это будет стоить?

— Г. Л'Амбер будет кормить вас даром.

— Даром! это я могу. Вот вам моя кожа, режьте сейчас.

Он храбро перенес операцию, не сморгнув бровью.

— Да это удовольствие, — сказал он. — Мне рассказывали про одного Овернца, который садился в источник, чтоб окаменеть, за двадцать су в час. А, по-моему, лучше, чтобы резали по кусочкам. Это не так тяжело, а заработок больше.

Г. Бернье пришил его левую руку к лицу нотариуса, и эти два человека в течение месяца были точно прикованы друг к другу. Сиамские близнецы, некогда