любить только одну женщину, ибо его благородные принципы препятствуют ему любить всех женщин в целом. Ему необходимо скрывать свою любовь под маской дружбы. Не других желает он ввергнуть в обман, но хочет обмануть себя самого, он должен смешать нечто совершенное со своим несовершенством. Если вы стоите на том, чтобы отлучить его от замка Файел, то он вообразит, что ваша душа предназначена заполнить пустоту его души. Его дух представит ему фантастическую Габриэлу, которая не соответствует вашему великолепию. Более того, если вы своим поведением покажете, что его презираете, надсмехаетесь над ним, то его себялюбие воспламенит любовь в его сердце: он будет воскрешен живой в нем потребностью завоевать ваше внимание и ваше доброе мнение о нем. Он не перенес бы того, что думают о нем в мире, что он неспособен пробудить к себе, даже если захочет, по меньшей мере благосклонность. Осознание того, что он есть, заставит его поверить, что вы относитесь к нему с презрением только потому, что недостаточно его знаете, а его эгоизм породит в нем потребность эту уверенность сообщить другим. Зачем в одно и то же время будоражить его сердце и его тщеславие? Рудольф родился для того, чтобы придерживаться иного образа жизни, чем этот, который предписывает ему условия, строгие правила и обычаи детского возраста. Так как отречение является с давнего времени господствующим в нем состоянием, то его настроение страдает (от этого) положения. Им владеет черная меланхолия, которая одинаковым образом угнетает его тело и дух, и которая требует (поиска) иной причины, чтобы ослабить страшную пылающую боль, которая может скоро загнать его в гроб. Почему вы хотите предложить ему подобный выход, найти отговорку. Без сомнения, если вы отнимите у него любой момент скорби в той части, что касается вас, он будет строить (планы) насчет другой. Возможно со всей страстью и безуспешно он полюбит другую женщину, но вы по меньшей мере будете удовлетворены тем, что не являетесь случайной и реальной причиной его несчастья и его мучений. Эти хлопоты вы возложите на других, а себя удержите от того, чтобы его утешить. Итак, верьте мне, ежели вы последуете моему совету, вы сэкономите на раскаянии.

Господин фон Файел нетерпимо отнесся к представленным ему выводам и в пылу гнева посоветовал мне продолжить путешествие. Габриэла фон Вержи покинула нас еще раньше, чтобы облачиться в одежды для турнира, который она ни за что в мире не хотела пропустить. Я услышал впоследствие, что господин фон Куси отправился в крестовый поход, и что будто бы во всех городах Запада и Востока нашел Габриэлу, Юлию, Агату, Амалию, Клотильду, Фанни, Каролину, которые в целом были более послушны, более милы и нежны, чем дама из Файела, память о которой они (у него) изгладили. Правдой является и то, что Рудольф послал ей сердце, но оно не принадлежало ему. Он купил его у одного турка, у которого были два из них и которое он уступил ему за корзину фиников. Правда и то, что Файел нацепил его на вертел и поджаренным принес его к своему столу. Но Габриэла в этот день ела лишь молочный суп и яичный пирог; эта женщина до того дня не пробовала чье-нибудь сердце, оттого умерла она не от страданий. Рудольф ни к кому не питал ненависти, он всегда прощал своих врагов. Он не сохранил к даме фон Файел ни любви, ни ненависти, ни дружественного отношения: он лишь чувствовал себя в течение всей своей жизни очень униженным тем, что он очень любил одну женщину, которая не была рождена для того, чтобы сделаться героиней романа[18].

Те (люди), мнение которых о Крестовых походах основывается на словах господина Аруэ, называемого Вольтером, как я вижу, воспринимали, собственно, не внутреннюю сущность (этих) предприятий, но их внешнюю сторону. Сарацины имели форпосты в Испании, на островах Средиземного моря и на побережье королевства Неаполь. Без Крестовых походов они завоевали бы всю Европу, и в их сераль были бы заключены все высокородные дамы.

Я сопровождал крестоносцев в Константинополе и сам не знаю, как Анна Комнина уполномочила меня доставить нежное письмо Бемунду, принцу Тарентскому. Я находился на площади Тира, когда мужественный Конрад, маркиз фон Моферра, был убит из-за угла одним из шестидесяти тысяч убийц «Старца с Горы». Филипп Август, король Франции, организовал тогда охрану своей персоны из тысячи двухсот мужчин, однако «неожиданные» убийцы надсмехались над всеми препятствиями, в надежде после смерти попасть в Элизиум, где, как им позже было сказано, находятся семьдесят тысяч лугов цвета шафрана с семидесятью тысячами дворцов из перламутра, золотые залы, галереи из топаза, молочные фонтаны и мириады прекрасных женщин.

После моего возвращения с Востока судьба привела меня к башне Лёвенштейна. Я услышал, что туда будто бы был заключен Ричард Львиное Сердце, после того, как его (на обратном) пути пленил Леопольд, маркграф Австрийский. Я отправился в Лондон, где никто не придавал значения моему рассказу; все же Блондель, придворный певец, переодевшись пилигримом, отправился со мной в Германию, и мы пришли к подножию башни. Блондель начал исполнять песню, полную томления, которую сочинил сам король перед отъездом и которую знал лишь один Блондель. Ричард не сразу услышал звуки песни, но лишь когда прозвучали ее последние строфы. Уверенные в присутствии короля в башне, мы дали ему возможность услышать другое песнопение, заключительная рифма которого звучала так: Терпение, терпение! Мы вернулись назад в Лондон и вследствие постоянных дипломатических переговоров Ричард был выкуплен с помощью ста тысяч марок серебром. По одной версии, Блондель через некоторое время стал лорд-канцлером королевства, по другой – представителем (судебной) палаты общин. Также позаботились приписать счастливое освобождение Ричарда ему одному, реальным избавителем которого был я.

После моего бегства по ту сторону Пиренеев, я присутствовал в Португалии на ландтаге в Ламего, где была провозглашена старая португальская конституция, которая сегодня спокойно покоится в чулане (королевской) короны. Я видел в Кастилии заколотую кинжалом еврейку, которую король Альфонс IХ любил чуть больше, чем требовалось. Когда я путешествовал через Наварру, то познакомился с раввином Беньямином из Туделы, и я сделал ценные для него сведения о всех синагогах мира, которые я сам составил и передачу которых потомству он взял на себя[19]. Я хорошо помню как Элоизу так и Абеляра, которого я видел в Параклете, где он дал мне письмо, чтобы я доставил его повелительнице, которое было наполнено такими блестящими выражениями, что она простерла ко мне руки. Я