подробно описано. По должен предупредить: дело запутанное. Так что будь объективен и осторожен. Председатель этого колхоза любит жаловаться. Малейшей неточности или ошибки не простит. К тому же, колхоз прибыльный… Смотри, чтобы потом не краснеть за тебя.

VI

После отъезда Сапара свекровь о ребенке больше не заговаривала. И хотя Айганыш пыталась успокоить себя тем, что упрек, возможно, всего лишь каприз старухи, чувствовала она себя скверно: будто камень в душу бросили. Разум подсказывал: «Уйди, не мешай его счастью, не разрушай его надежды, тем более, что они уже все решили». Но что-то удерживало ее… Хотелось поговорить с Сапаром, но тот уехал в командировку, ничего не сказав. «Подожду, — решила Айганыш, — вот если он скажет, тогда…» Что будет тогда, Айганыш и сама не представляла. С надеждой и страхом жила она в эти дни.

Свекровь, искушенная в житейских делах, хотя и не знала, что творится в душе невестки, однако догадывалась. «Что поделаешь, — думала она, — все равно от тебя, как от женщины, толку никакого. Зачем же Сапара счастья лишать? Лучше миром разойтись».

Каждый день для Айганыш годом казался. Она осунулась, побледнела. Напряженные каждодневные репетиции, вечерние спектакли, после которых с трудом добираешься до дому, — ничто так не угнетало, как один скорбный вздох свекрови. А вздохи эти Айганыш слышала каждое утро, каждый вечер.

Минуты успокоения приносили теперь ей только воспоминания о счастливых былых днях. Но тут же их отравляла мысль, что хорошее может не повториться.

…Весной каждое воскресенье они выезжали в горы. Ах, как прекрасны запахи ранней весны в горах! Набухает земля, все вокруг оживает, сил набираясь. И ярко-зеленые иголки только что проклюнувшейся травы, и упругие почки на ветках… Айганыш физически ощущала это пробуждение земли, и ей начинало казаться, что весна, Сапар и она — единственное, что реально во всем мире, что ничего нет кроме. И это единственное — вечно. Боже, как счастлива она была, как рдела от счастья! И музыка жила в сердце. Разве утаишь такое чувство? И надо ли утаивать? Она смотрела на Сапара и видела, что он тоже пьян от весны и счастья.

«Почему горы не говорят?»

«Горы полны музыки. Но чтобы услышать ее, нужно распахнуть свое сердце настежь».

«Почему жаворонок такой невзрачный?»

«Потому что с него достаточно красивой песни».

«Отчего небо такое ясное?»

«Чтобы земля смотрелась в него и прихорашивалась».

«Скажи мне, почему ты такая красивая?»

«Потому что ты глядишь на меня»…

Как давно это было? Десять, сто лет назад? Можно ли мечтать о прошлом? Можно, если сегодняшний день тяготит, а завтрашний не сулит утешения.

Айганыш смахнула набежавшую слезу.

Она была на сцене. Вокруг — подруги, партнеры.

— Ну, девочки, начали! — позвал балетмейстер. — Начали. Музыка!

Айганыш почувствовала, что нисколько не отдохнула за время перерыва.

Тело Айганыш подчинялось мелодии, но мысли были далеко отсюда. Пьяная выходка Сапара… И слова свекрови: «Если детского голосочка не слышит…» И недавняя, случайная для нее встреча… Кажется, ее зовут Бурул, и работает она, но ее словам, в одной редакции с Сапаром. Сколько поддельного сочувствия было в ее словах: «Вы, кажется, не ладите с мужем? Он иногда бывает у нас и каждый раз жалуется… Кажется, у него увлечение… Я огорчила вас?»

— Девочки, не вижу старания, — толпе откуда-то издали доносился голос балетмейстера. — Теми… темп! Улыбку покажите, улыбку!

Все: и сцена, и пустой, будто пропасть, зрительный зал, — все в тумане…

Уже обессиленная, Айганыш слишком резко начала исполнять заключительное фуэте, и ошиблась. Сцепа ушла из-под ног, провалилась, как палуба корабля, летящего с крутой волны.

«Что с тобой? Что с тобой?» — услышала Айганыш раздраженный, а затем встревоженный голос балетмейстера.

…Очнулась она в больнице. Увидев доктора, вопросительно посмотрела на него.

— Перелом ключицы, — сказал он, — вывих ноги. Вывих, к счастью, незначительный, а вот ключица…

Но Айгапыш не слышала его: тошно было на душе и она совсем не обрадовалась, что «вывих незначительный». Жалела, что пришла в себя, очнулась. Хотелось одного: снова забыться.

VII

В Оше Сапар первым делом пошел в обком партии, рассказал о цели своей поездки. Затем поспешил в район, где успел побывать на совещании механизаторов. И только после этого поехал в колхоз, указанный в письме.

По сравнению с Чуйской долиной — местом его предыдущей командировки — в Ошской области было гораздо теплее. Снег растаял, и только огромные лужи напоминали о нем.

В переполненном автобусе Сапар пожалел, что оделся так тепло. Сняв шапку и расстегнув пальто, он поудобнее устроился у окна.

Да, нелегкая у него задача. А ответ должен быть ясным и, самое главное, доказательным. Сагынов не зря предупреждал его. С чего же начать? Прийти к председателю колхоза и, выложив письмо, попросить прокомментировать факты? Или для начала поговорить с парторгом? Нет, лучше найти автора письма и узнать все подробности. Нужно вникнуть в тонкости происходящего, а лучше, чем автор, никто не поможет ему в этом. Заодно ясно будет, что за человек письмо написал… Решено.

Автобус медленно тащился по гравийной дороге, расплескивая по кюветам лужи. Сапар задремал. Очнулся от громкого смеха: кто-то из пассажиров тоже задремал и чуть было свою остановку не проехал. Теперь это шумно обсуждалось…

Сапар вспомнил дом. Как мать? Айганыш? Живут ли под одной крышей? Наверное, мать выложила все: настроена была решительно…

Когда он представил, что Айганыш, быть может, не живет в его доме, то едва не застонал от нахлынувшей вдруг тоски, ясно поняв, что Айганыш — самый нужный ему человек на земле. И не потому, что привык к ней за годы, прожитые вместе. Просто была между ними какая-то неуловимая удивительная связь, невидимая нить, соединявшая их всегда, как бы далеко они не были друг от друга. Что бы с ним не происходило, он знал, что есть она, что через день, два, десять они встретятся… Препятствий этому нет. Не было… Да, не было. Теперь — есть. И он сам создал это препятствие, один. А преодолеть его можно только вдвоем, вместе о Айганыш.

Вдруг вспомнилась Насин. Сапар зримо увидел, как его руки тянутся к ней, прижимают ее к себе, как его пальцы перебирают маленькие пуговки, застегивающие кофточку сзади. Он увидел себя как бы со стороны и ощутил омерзение к себе. Машинально вытер о колени вспотевшие ладони.

Впереди заплакал ребенок, и его долго успокаивали. На Сапара нахлынула беспричинная злость, и он с трудом удержался, чтобы не нагрубить молодой мамаше. Резко повернувшись к соседу, спросил:

— Когда будем в колхозе?

Старик, перегнувшись