нем указывало на человека, привыкшего к строгой форме военного или… Лина почему-то легко представила его себе в костюме-тройке с тростью и цилиндром.

— Афанасий Сергеевич, а из какого вы … сословия?

— А почему вы спрашиваете, моя дорогая? — Казалось, вопрос действительно удивил его.

— Да так… — Лина неопределенно пожала плечами. Они действительно много общались с ним в последнее время, но по какому-то негласному соглашению свой мир и свое прошлое не обсуждали.

— Вы думаете… Кхм… — Он как-то смешно встрепенулся и церемонно подал Лине руку. — Кнесса Левиан, позвольте?

— Что? — Лина не поняла, что происходит — Да что вы?..

— Вам, вероятно, сложно понять здешнее социальное устройство. Я вижу, что вы девушка образованная, эрудированная, не ручного труда человек, но… — Волгин деликатно помолчал. — Но вы знаете, как замешивать оладьи и зашивать чулки. Вы без стеснения моете окна и метете полы… Возможно, в ваше время что-то изменилось, но я готов спорить, что вы не из дворян.

— Вы правы. Многое изменилось. Сейчас в моем мире люди делятся, скорее, не по происхождению, а по достатку. Ну и в некоторой степени по образованию. — Лина рассеянным взглядом смотрела вдаль, думая, зачем Волгин начал этот разговор.

— Ну что ж. Тогда вы, вероятно, относитесь к чиновничьему сословию. Вы образованны, но… простите, небогаты. Да?

— Да. — Лина не стыдилась своего положения в обществе.

— Тогда, наверное, я мог бы быть вам полезен, — с удивительной жизнерадостностью продолжил Волгин. — В моей семье тоже было не много денег. Представляете, мне тоже по молодости приходилось работать и, представляете, тоже учителем!

— Ах вот как? Дайте угадаю! Вас нанимали в воспитатели мальчикам? В богатые семьи!

— Да, вы правы. Я не работал в школе. Но некоторые тонкости, так сказать, высших мира сего… То есть того… Усвоил.

— Какие, например?

— Ну, например… — Тон Волгина резко переменился. Голос стал сухим, жестким, даже жестоким. — Никогда не стоит показывать своим слугам, что вы им ровня. Вы можете быть снисходительной, понимающей и даже уважительной! Только не ровня. Они всегда должны чувствовать, что вы выше их. Вам здесь быть королевой, — он произнес это слово так, как обычно произносят ругательства, — вам этому надо научиться. С улыбкой смотреть на людей сверху вниз. Заставить их любить себя в тот момент, когда будете вытирать о них ноги.

Лина остановилась, ошарашенная его словами.

— Я не собираюсь ни о кого вытирать ноги!

— А вы думаете, у вас это получится? — Он стоял на пару шагов впереди нее и даже не полностью обернулся. Говорил с ней через плечо. — Думаете, будете сидеть на троне, а вас будут все любить, потому что вы такая хорошая?

— Я не собиралась сидеть на троне. Да и не нужно мне вот это все! — Лина перешла на крик.

Волгин, казалось, опомнился. Поджал губы, виновато нахмурился.

— Простите. Все, что я сказал — неуместно. — Он развернулся к ней, по-военному убрал руки за спину, склонил голову. — Искренне прошу у вас прощения. Я увлекся. Совсем не к месту.

— Мы все устали. — Лина снова пошла вперед, давая понять, что извинения приняты.

— Ну вот видите, — Волгин хмыкнул, — первый урок вы усвоили.

Молодая кнесса опять остановилась, одарив своего спутника гневным взглядом.

— Не злитесь, я всего лишь о вашем великодушии. Вероятно, оно у вас врожденное. Это хорошо. Народ вас будет любить.

— Ах, прекратите! — Лина уже была раздражена.

— Все-все, умолкаю. Только последнее. — Он вопросительно посмотрел на Лину. Та промолчала, ожидая продолжения фразы. — Давайте все же зайдем к ткачам. У вас всего лишь одно платье. Простое дорожное платье, которое, к тому же, скоро станет вам узко в талии.

— Тут есть завязки.

— Ваша Ясность!

Лина шумно вздохнула

— У нас нет на это денег! — Кнесса почему-то покраснела при этих словах.

— Они и не понадобятся! В деревне уже разнесся слух о возвращении Левианов. При них эти земли процветали! Поверьте, местные будут счастливы вам угодить! Я совсем недавно отбивался от женщины, которая настаивала, что должна убираться и готовить в замке, потому что Левианы помогают ее дому.

— Ее дому?

— Ну да, она несла какую-то ерунду про изнасилованную и покончившую собой дочь, про маленькую внучку, которую все обижают, и вот явились мы. — Волгин сделал широкий жест рукой. — Всех спасли. Я не вслушивался особо. Она человек непроверенный, обычную селянку с Источником не свяжешь. Сейчас в замок таких допускать опасно.

— Ну хорошо, хорошо. — Лина провела ладонью по подолу своего плаща, задумавшись об этой странной женщине, кажется, гораздо больше, чем Волгин. — Давайте зайдем к местным ткачам. Я согласна.

— Только помните, о чем мы говорили? — настороженно спросил Афанасий Сергеевич.

— О чем?

— Вы им не ровня. — Лина опять остановилась, и в этот раз он остановился вместе с ней. Продолжил, глядя ей в глаза: — Вы их любите, уважаете, цените. Но, — он отчеканил каждое слово, — вы им не ровня.

* * *

Мельхорм бы сильно южнее, и весна там уже властвовала вовсю. Утро в горах начиналось резко, рассветало очень быстро. Все в полях просыпалось с первыми лучами солнца: поворачивались на восток цветы, с мерным жужжанием поднимались пчелы и мошкара, чирикали птицы.

Пастухи привыкли вставать рано. Хочешь не хочешь, а с первыми лучами солнца скотина начинает шуметь и просить пить. Плох тот хозяин, который овце утром свежей воды не даст.

Семейство Дарны, вдовы с Мельхормского хутора, уже просыпалось. Первым встал старший из троих братьев, Берг. Дарна, только поднимавшаяся с кровати уже слышала его шарканье на кухне. «Повзрослел, — с теплотой в душе подумала женщина, — скоро настоящим хозяином будет».

Фермерша поднялась и не спеша направилась к кроватям младших близнецов: пора поднимать парней. Что ж, старший один, что ли, отдуваться будет?

В доме звякнула посуда, гулко отозвалось ведро, хлопнула дверь. Как выстрел пронзил тишину крик старшего:

— Пожа-а-ар!

Дарна вздрогнула, кинулась к окну.

Берг в одних подштанниках бежал к овчарне, которая — о ужас! — моментально загорелась со всех четырех углов. И ворота… Объятые пламенем ворота не давали и близко подойти. Дикий крик скотины, запах горелой шерсти и мяса, жар пламени. Дарна стояла как вкопанная секунды три. Ее вывел из ступора младший, Рохт:

— Мама, дом тоже горит!

— Мелн? Где Мелн? — Второй из близнецов уже бежал к брату с лопатой в руках.

Рохт же тянул мать на улицу:

— Мама, бежим, дом горит!

Последнее, что успела ухватить Дарна, — это старое лоскутное одеяло ее свекрови, валявшееся на коридорной лавке.

Берг с Мелном, обжигаясь, крича и ругаясь, смогли все же разбить замок на горящих воротах овчарни. Те распахнулись, выпуская