– Отбили у нашего народа охоту работать, – уверенносказал Родион. – Вот и отстаем…

– Притормозите-ка, – вдруг распорядился пассажир. –Вот здесь.

Родион аккуратно притер машину к обочине и огляделся, но неусмотрел ничего интересного. Они уже въехали в город, слева тянулся бесконечныйбетонный забор троллейбусного парка, справа параллельно ему стояли пятиэтажные«хрущевки» из грязно-рыжего кирпича. Пейзаж как пейзаж, ни удивительного, ниособо примечательного.

– Ну, и что? – спросил он недоуменно.

– Вон туда посмотрите.

– Ей-богу, ничего не усматриваю…

– То-то и оно. Я имею в виду вон ту свалку.

Родион присмотрелся. Собственно говоря, никакой свалки и небыло – так, обширное пространство меж домами и проезжей частью, густо усыпанноезелеными осколками битых бутылок, яркими разноцветными пакетами из-под чипсов,мороженого, вообще непонятно чего и прочим знакомым мусором.

– И дети копаются, – сказал пассажир с брезгливойусталостью. – И собаки лапы режут, а самое главное, всем наплевать… Эточто, коммунисты вам велели срать под окнами? Или мафия? Самое страшное – выведь привыкли и не замечаете… Поедемте уж.

Родион тронул машину, ощущая некую неловкость. Пожалплечами:

– Понакидали тут… Базарчик поблизости, вот косоглазые игадят.

– Опять они, косоглазые… Они гадят, а вы смотрите. Икоммунистов давно уже нет… Гадят на голову только тому, кто согласен, чтобы емугадили. И тащат в рестораны ваших девочек, выбирая, как легко заключить, тех,кто согласен за ужин и колготки подставлять все имеющиеся дырки. Нет?

– Интересно, какой рецепт предлагаете? – усмехнулсяРодион. – Напялить черные рубашки и дубинками махать?

– Ну к чему такая демагогия? Как выражались Ильф и Петров,нужно не бороться за чистоту, а подметать. Поставить себя так, чтобы никакомучужаку и в голову не пришло швырять вам мусор под окна. Ну и самим в первуюголову избавиться от привычки вышвыривать консервные банки и презервативы заокно. Я ведь при той самой битой и руганой Советской власти изъездил весь Союз– и нигде, знаете ли, не видел такой непринужденности в обращении с мусором,кроме России… И ненавидят, и любят всегда за что-то, согласитесь? И как вы ниповторяйте с рассвета до заката старые песни про Сергия Радонежского иСуворова, прошлым не проживешь.

Родион поджал губы, ощущая некое неудобство. Следовало бычто-то возразить, но аргументы на ум не шли – если только они были…

– Русофобия на пустом месте не возникает, – сказалпассажир мягче. – Если хотите, нам за вас скорее обидно – когда смотрим,как старший брат превращается неведомо во что. Ни в мышонка, ни в лягушку, ни вневедому зверушку… Уж если ваши предки взвалили на себя обязанность бытьстановым хребтом империи, потомки обязаны соответствовать.

– Попытаюсь, – хмыкнул Родион.

Осетин покосился на него, ничего не сказал, но в глазахпромелькнуло нечто неприятно царапнувшее. Словно включилось некое второе зрение– Родион все чаще замечал на тротуарах то пошатывавшихся пьяненьких мужичков,то кучи мусора возле киосков.

– Вообще-то, у нас во дворе такого дерьма нет, – сказалон зачем-то. И сам понял, как по-детски прозвучало.

И ответный удар последовал мгновенно:

– А за остальные можно и не отвечать?

– Слушайте, а у вас-то есть рецепт? – спросил он,внезапно озлившись. – Или со стороны указывать легко?

– Срезали… – улыбнулся пассажир чуть беспомощно. – Нету меня рецептов. У нас, как ни странно, гораздо проще – отбиться бы, когдаопять полезут. А вообще… Нужен ли рецепт, а? Разве есть рецепт для такихслучаев? Не президентский же указ издавать: «Сим повелеваю с завтрашнего дняотучиться выбрасывать мусор на улицы, в кратчайший срок обрести национальнуюгордость и стать расторопными, работящими, достойными славы великих предков…»Ведь не сработает, согласитесь.

– Не сработает, – угрюмо подтвердил Родион.

– Уж извините, если наговорил… Стоп!

Они двигались в крайнем правом ряду, движение на Кутевановабыло, как всегда в эту пору, слабеньким, и Родион без всякого труда притерся ктротуару, не вызвав протестующей лавины гудков. Недоумевающе завертел головой.Пассажир уже выскочил, оставив дверцу незакрытой.

Ага, вот оно что… Автобусная остановка – обшарпанныйбетонный павильончик, сохранившийся со старых времен. Трое приземистых типов вкоже, то ли небритых неделю, то ли чернощеких от природы, обступили девушку всинем пальто, со скрипичным футляром в руке. Нельзя сказать, чтобы картина быладля Шантарска необычная – черные не то чтобы наглели и хватали руками, ноблокировали прочно, сцепив руки, с ухмылочками и пересмешкой бросали реплики,легко читавшиеся по губам. Толпившийся на остановке народ, человек десять,старательно отводил глаза – кто заинтересовался небом, кто высматривал автобус.Тут же стояла белая «японка» с распахнутыми дверцами.

Родионов пассажир что-то коротко спросил у оказавшегося кнему ближе всех. Тот лениво, не поворачивая головы, откликнулся парой слов.Метаморфоза была молниеносной – лицо осетина исказилось в хищном оскале, ондаже повеселел, будто оправдались его неведомые ожидания. И, гордовыпрямившись, громко произнес несколько непонятных слов. Родион, приоткрывшийдверцу, услышал лишь конец фразы, прозвучавшей для него, как загадочноезаклинание:

– …могытхан ни траки!

Вот тут все трое кинулись на него, слаженно и яростно, будтосработал таинственный детонатор. Девушка отлетела в сторону, чуть не упала, ноудержалась на ногах. Раздался отчаянный женский визг.

Пассажир буквально снес первого, так, что Родион и заметитьне успел удара. Нелепо взмахнув руками, нападающий покатился кубарем по мятымсигаретным пачкам и обрывкам газет. Секундой позже к нему присоединился ивторой. Остановка забыла о созерцании небес – все с тупо-завороженными лицамитаращились на драку.

Родион выпрыгнул из машины, хоть и без особой охоты. Успелзаметить, что сшибленный первым, раскорячась, встал на корточки и потянул изкармана что-то длинное, блеснувшее металлом.

Что-что, а драться он умел, по крайней мере, по этому поводуне испытывал никаких комплексов и не ощущал себя слабаком… Третий чернокожаный,похоже, с грехом пополам владел каким-то из видов рукопашной – с ним пассажируРодиона пришлось потруднее, оба крутились волчком вокруг невидимой оси, делаяразведочные выпады.

Точно, пика… Носком кроссовки Родион метко угодил позапястью уже вставшего на ноги противника, увернулся от захвата, левой коротковлепил под вздох и добавил правой в подбородок. Тот хрястнулся на задницу таксмачно, что неминуемо должен был отшибить внутренности. Из игры он безусловновыбыл, и принимать его в расчет больше не следовало. Подхваченный веселойяростью – будто в студенческие годы, когда «политехи» согласно бравшей исток вневедомом прошлом традиции ходили кучками колошматить свято соблюдавших ту жетрадицию курсантов из Шантарского танкового, – налетел на второго. Тот,заверещав, шарахнулся, всем видом показывая, что не особенно и стремится клаврам воина. Родион удачно попал ему пинком под зад, обернулся, услышавневыносимый дребезг стекла.