собаки горел едва заметный огонёк, и Света не додумалась – или не смогла – отвести взгляд.

Издав приветственный лай, пёс неуклюже рванул к подростку.

– Па-а-апа-а!!! – Света бросилась бежать, не видя, впрочем, Кирилла.

– Что такое, Мани? – беспечно бросила юная исследовательница плейлистов в ответ на лай любимца, но тут же вздрогнула: поводок вылетел из ладони и поплёлся за весело сопящим мопсом. – Мани, назад! Я кому сказала! Назад!

Света не оглядывалась, хотя разум и призывал остановиться: «За тобой гонится безвредное слюнявое облачко, и тебе не хватает духу остановиться и тупо постоять?!». Но пока в голове зрели умные мысли, по ушам бил лай мопса.

Лай хаски… овчарки…

Лай четырёх доберманов?!

Девочка с плеером замерла в ужасе: на беззаботного Мани встрепенулись все собаки в зоне видимости. Наиболее внимательные хозяева крепко ухватились за поводки и удержали своих то ли игривых, то ли агрессивных питомцев. Но не все. И не все собаководы признавали поводки и уж тем более намордники. Ребёнок, придя в себя, тут же бросился на защиту своего любимца.

– Ма-а-ани-и-и-и!!!

А Света всё бежала…

***

Придя в себя, Кирилл обнаружил, что обнимает турник. Голова гудела, из разбитого носа хлестала кровь. Тихонько взвыв, мужчина прижался лбом к холодному металлу. Чуть-чуть полегчало. Проведя в таком положении около двадцати секунд, Кирилл начал различать шелест травы, пение птиц, а также какофонию из криков и лая. Мужчина оторвался от турника и огляделся. Казалось, весь лес стоит на ушах: собаки словно взбесились, опытные собаководы успокаивают питомцев, а иные, принципиально не приемлющие поводки, преследуют своих «братьев меньших».

«Кажется, я заболеваю». Кирилл простонал и схватился за лоб. Пока голова подражала гудку океанического лайнера, взгляд скользил по окрестностям в поисках серой спортивки, знакомого лица или хотя бы завязанных в «конский хвост» светлых волос. Веки норовили предательски сомкнуться, а лица нещадно перетекали в жёлто-розовый кисель. Всё равно, Кирилл почему-то был уверен, что здесь ему не отыскать дочь даже с исправно видящими глазами. Да и подходить к каждому в надежде разглядеть дражайшую собакофобку всё-таки перебор, ведь каждый шаг давался с боем и скрежетом. Присесть бы, успокоиться, подумать.

До трибун идти и идти, лавочек нет. Мужчина доковылял до ближайшего дерева, прислонился спиной к стволу и осел на землю. Кириллу открылся вид на единственную действительно заброшенную часть лесного спортивного комплекса – на крошечную хоккейную площадку. Непонятно, как вообще предполагалось играть в такой тесной коробке. Зато ограда высокая, хоть прячься за ней.

«Я, блин, в домике!»

Со стороны турников донёсся знакомый рифф. Цой, «Кино», «Мама, мы все тяжело больны». Старинный магнитофон с музыкой далёкой юности, времени перемен и веры в свои силы.

«Через день будет поздно, через час будет поздно, через миг будет уже не встать…» – пел мёртвый идол, и все подпевали, веря ему. Кирилл тоже верил и подпевал когда-то. А сейчас его забитые ноги отказывались шагать в светлое будущее.

«… Ты должен быть сильным, иначе зачем тебе быть?»

Из-за ограждения показалось грязное и словно похудевшее лицо Светы. В её взгляде смешались усталость, тоска и нечто вроде озарения. Припадая на левую ногу, дочь подошла к отцу и рухнула рядом с ним. От серой толстовки несло потом, но отец, казалось, погрузился в себя и ничего не почувствовал.

– Знаешь, чему я научилась сегодня? – спросила дочь отрешённо и, не дожидаясь ответа, продолжила:

– Теперь я точно знаю, что от проблем можно убежать.

– Все так и делают, солнышко, – дрожащим голосом ответил отец, – все так и делают, – и отвернулся. Что-то в глаз попало.

Света еле слышно подпевала вечно живому.

«Она правда очень похожа на мать. И на отца тоже».

Ошибка выбывшего

Неровное пламя билось об окна затопленной мраком комнаты. Семь зажжённых свечей окружали очерченный солью круг, в центре которого лежала обездвиженная жертва. Её беспомощные конечности были надёжно привязаны к перекрещенным доскам, словно развернувшееся действо было извращённой пародией на казнь Иисуса Христа. Извращённой и кошмарной до отвращения.

Страшно подумать, какие чувства переполняли несчастное создание, обречённое стать мучеником во имя возвращения сумрачного божества!

Перед жутким алтарём распластался служитель мёртвого культа. Его руки, казавшиеся жёлтыми на свету, высовывались из-под тёмного покрова и плыли в воздухе над телом безмолвной жертвы, а пальцы скручивались в невообразимые мистические пасы, изображая таинственные символы забытого алфавита, древнего как само человечество.

– Касымат! Урук-хай! Ни-шо! – шептал культист, напряжённо вглядываясь в широко распахнутые глаза распятого. – О, Великая Чучундра, Пожирательница младенцев, Пастырь черных овец. Яви Себя во всём Своём великолепии! Я хочу узреть Твои бездонные глаза!..

Жертва нервно задергалась, ощутив инородное присутствие. Нечто, одинаково чуждое как ей, так и её палачу, неожиданно дало о себе знать. Культист, казалось, не замечал отдалённые шорохи и легчайшее дуновение сквозняка…

Дверь шумно распахнулась. Жрец подпрыгнул на коленях и завалился на бок, едва не опрокинув ближайшую свечу. Справившись с первым испугом и непослушным капюшоном, на мгновение перекрывшим обзор, культист вперил взгляд в потустороннюю сущность.

Яркий свет извне вычерчивал жуткий корявый силуэт, отдалённо похожий на человеческий. Огромная голова в форме то ли помятой пирамиды, то ли нарисованного дрожащей рукой треугольника на волнистой шее, утолщавшейся ближе к верху. Обвисшие уши с широкими блиноподобными мочками. Скрюченные пальцы с длинными когтями. Массивный, выпирающий вперёд живот поверх кривых ног.

Культист опустил голову и съежился под тяжёлым взглядом невидимых ему глаз. Существо подняло когтистую лапу и принялось шарить по стене.

Раздался щелчок. Тьма рассеялась.

– Тима!

Тима лежал на полу, закутавшись в великоватую ему робу. Пламя свечей, некогда напоминавшее костёр, терялось на фоне тусклого света от люстры с энергосберегающими лампочками.

Пирамидоголовый монстр оказался Полиной, облачённой в предельно клишированный костюм ведьмы (и в серьги в форме тыковок), и Женей, которому до рождения оставалось ещё два месяца.

– Что ты опять творишь?! Что ты сделал с Криси?!

– Я ничего такого не хотел! – затараторил Тима, спешно отвязывая грызуна от досок. – Мне просто нужно было принести кого-нибудь в жертву Чучундре! – Мальчик поднялся и протянул сестре заёрзавшую в руках крысу.

Полина всмотрелась в острую мордочку Криси; грызун, узнав хозяйку, расплылся в подобии улыбки.

– В жертву принести…Чучундре. Вот дуралей…. Ну и как, вызвал своего демона? – ядовито скривилась старшая. Тима смерил её с ног до головы.

– Даже двух, – пробормотал ребёнок, не решив до конца, хочет ли он, чтобы сестра услышала ответ.

– Давай, сворачивай свой недоалтарь и выходи! – обычно Полина устраивает долгие и громкие разборки, но на сейчас было не