— Горе царю с таким-то сыном, а иных наследников ему боги не дали. Ну, отцовская боль понятная. Значит, постановил Борис, чтобы нечисть вся, какая есть, перебиралась сюда, в Перловку. Они-то смеялись — ну, знамо дело, нешто царь им указ! — да только Казимир сам за дело взялся.

Староста понизил голос.

— Птица у него дурная живёт, сова. Сама седая, глаза жёлтые. Вот с этой-то совой он на охоту и вышел, и чем уж там кончилось, не знаю, только побегли все, кто мог, в другие земли. Напужал он и домовых, и леших. А я так скажу: нешто добрый человек на этакое способен?

Шешки загомонили что-то непонятное, сердито застучали кулачками по краю миски.

— Я и раньше-то на язык был несдержанный, а без моей лебёдушки и вовсе... — вздохнул Тихомир. — А ещё примечать стал, что змей этот чёрный вокруг Марьяши вьётся, да и Борис прямо сказал: добро бы вам породниться. Казимира, мол, наследником объявлю, после смерти моей будет царством править. Тут-то я не сдержался, да всё и высказал. Ну, меня за такое и наградили, сам Казимир и подсказал: старостой в Перловку определил! Сослали тоже, значит. Посадили на телегу, голого да босого, и Марьяшка со мной, не бросила старика. Казимир её как ни улещивал, да она ему такую отповедь дала, любо-дорого послушать! Ну, силой держать он её не стал, только сказал напоследок, мол, пожалеешь ещё, поплачешь. Ничё, мы не из таких!

Последние слова Тихомир произнёс с гордостью.

— Так вот и вышло, — докончил он. — Живём мы тут среди нечисти, какая сбежать не успела да Казимиру попалась. Поле у нас да озеро, кладбище да лес. Границы зачарованы, никак отсюда не выйти, ежели ты ссыльный. А люди из соседних деревень свободно ходить могут, да только — кто ж захочет? Один вон Марьяшку заприметил у озера, сколько-то приходил, а потом водяницы его встренули, не то на Гришку наткнулся, больше и не ходит. Так я не пойму, ты-то сам сюда как попал, ежели ты и вовсе не из наших земель? Может, волшба какая тож?

— Может, — согласился Василий.

— Что ж делать-то с тобой? — призадумался староста. — А то и оставайся. Дом тебе справим...

— Дом у меня и свой есть. Квартира родительская, — сказал Василий, а сам вспомнил, что говорят: если на тот свет попадаешь, ни за что не соглашайся остаться.

— Я пойду, — торопливо прибавил он и поднялся. — Пора мне.

— Да куда ж ты пойдёшь-то, бедолашный? Знаешь хоть, в какую сторону идти?

— Ничего, не дурак, разберусь.

Тут с улицы послышался пёсий лай. Староста поспешно схватил миску, в которой уже топтались шешки, и так, с чертенятами, и закинул её на полку. Торопливо, едва не упустив, поставил туда же и кружки, задвинул подальше. К тому времени, когда Марьяша с вёдрами показалась на пороге, Тихомир уже сидел у печи и выстругивал палочку.

— А, доченька родимая вернулась! — обрадовался он. — Дело тебе есть. Проводи гостя-то нашего до поворота на Нижние Пеструшки, а?

И подмигнул.

— Пил, — догадалась Марьяша. — Ты ж слово мне давал!

— Да будто мёдом напьёшься! Так, горло промочил, воды-то в доме нет. Тебя ещё когда дождёшься, пошла и завеялась... Человека, говорю, проводить надобно!

Марьяша прищурилась.

— Провожу, — недобро сказала она. — А как вернусь, отыщу, где ты непотребство это прячешь, да и вылью!

— Ну, счастливо, — попрощался Василий.

Тихомир, поднявшись, похлопал его по плечу, вроде как обнял.

— Ты задержи её там, а я перепрячу, — прошептал он, а вслух добавил:

— Будь здоров, Вася, лёгкого пути!

Глава 4. Василий пересекает границу

Перед тем, как уходить, Марьяша прихватила сеть, висевшую на стене под полкой.

— Ты чего, думаешь, того?.. — загадочно спросил староста и кивнул на Василия.

— А вот и поглядим, — хмуро ответила она.

На улице, само собой, Василий первым делом спросил про сеть, но Марьяша только отмахнулась.

— Там видно будет, — рассеянно сказала она, а потом, оживившись, спросила: — Куда путь-то держать станешь?

— Там видно будет, — ответил ей в тон Василий.

Он и сам пока не знал ответа. Просто надеялся, что всё это кончится, и он очнётся, и всему найдётся простое объяснение. Он точно знал только то, что уволится. И, может, вообще никогда в жизни не будет работать в рекламной сфере, ну её к чёрту.

При дневном свете деревушка оказалась совсем жалкая, грязная. Дома, низкие, бревенчатые, серые от дождей и ветра, стояли близко друг к другу, образуя кривую неширокую улицу. Крыши — все, как одна, без труб — покрыты были тонкими досками, разъехавшимися в стороны и до того измочаленными, что признать в них доски удавалось не сразу.

За домами виднелись огороды, заросшие по большей части сорной травой до пояса. Среди этой травы кое-где печально стояли яблони и вишни, да ещё в одном месте, кое-как расчищенном, торчала ровными рядками какая-то хилая поросль, видно, культурная, раз исчахла без полива.

Заборов тут не ставили, вместо