— Оставьте меня в покое! — вскипел Заборин. — Вашими стараниями я до сих пор под стражей. Кто обещал вытащить меня отсюда в двухчасовой срок? Не вы ли? Вместо этого я сижу в вонючей камере уже шестьдесят часов. Шестьдесят! Это несколько больше двух, вам так не кажется?

Адвокат надул губы и изобразил жест, означающий, что он умывает руки.

— Дело ваше. Я больше не вмешиваюсь, — недовольный реакцией на этот жест, добавил он.

— Раз уж мы разобрались с юридическими тонкостями, перейдем к делу, — произнес Гуров. — Итак, повторяю вопрос: не показалось ли вам, что при последней вашей встрече Штейн был чем-то обеспокоен или озабочен?

— Нет, не показалось, — ответил Заборин. — Напротив, он был настроен решительно, даже весел. Конечно, чего ему не веселиться, не его же дело летит в трубу.

— Что вы подразумеваете под словами «дело летит в трубу»? Встреча со Штейном сулила вам неприятности финансового характера? — уточнил Лев.

— Не делайте вид, что вы этого не знаете. Все обвинение на этом построено, — огрызнулся Заборин. — Да, мы встречались по поводу расторжения контракта, дающего мне право на постройку делового центра по проекту Штейна. Он не желал менять проект, а я не мог позволить себе использовать его в том виде, в котором он предлагал. Вы не представляете себе, что значит иметь дело с именитым архитектором! Он в буквальном смысле этого слова хотел пустить меня по миру. Я ни за что не отбил бы своих вложений, начни строить по его проекту. И ведь закон не на моей стороне, нет. А почему, я вас спрашиваю? Приблизительная сумма затрат была озвучена изначально. Но по ходу «творчества» его величества Штейна она возросла чуть ли не втрое. Я несколько раз напоминал ему, что нужно контролировать поток фантазии, сообразуясь с реальными финансовыми возможностями, но нет, он же творец! Он — великий Штейн, гений, которого нельзя ограничивать рамками. Если б вы знали, сколько таких встреч я выдержал, и все впустую. — Он остановился, переводя дыхание.

— Кто был инициатором встречи? — задал Гуров очередной вопрос.

— Конечно, я. Штейн до таких поблажек никогда не нисходит, — ответил Заборин. — Я позвонил ему в обед, предложил встретиться. Он сперва отказал, но потом, под натиском моего красноречия, снизошел до согласия. Мы должны были встретиться в четыре. В итоге я просидел в ресторане, столик в котором зарезервировал, с четырех до десяти.

— Штейн был настолько занят?

— Черта лысого он был занят, — усмехнулся Заборин. — Специально задерживался. Дразнил меня. Это его излюбленная манера. Согласится на встречу, а потом каждый час переносит, ссылаясь на неотложные дела. И этот раз не был исключением.

— Но в итоге он все же пришел?

— Пришел. Битый час развлекал меня разговорами о погоде, пока поглощал восемь перемен блюд, оплачивать которые предстояло мне. Потом, без какого-то ни было перехода, заявил, что его секретарь в настоящий момент готовит документы, дающие ему право продать проект любому застройщику, а наш с ним контракт считать недействительным. После чего встал и ушел. Я даже сказать ничего не успел. Вот ведь скотина!

— Господин Заборин, не забывайте, вы беседуете под протокол! — в ужасе вскричал адвокат.

— Да знаю я, — отмахнулся Заборин. — И о том, что алиби мое шаткое, тоже знаю. Только я его не убивал.

— Почему вы не обратились к другому архитектору? — спросил Гуров, игнорируя возглас адвоката.

— Потому что Штейн — лучший. Деньги на строительство комплекса спонсоры давали мне только под его проект. Но и они не готовы были беспредельно раздувать бюджет, хотя знали, что все его проекты в прошлом окупались сторицей.

— Так, может, Штейн был прав, требуя полного согласия?

— Может, и так, только он не финансист. Его финансовая сторона вопроса волновала постольку-поскольку. Он был уверен, что продаст проект по той цене, что запросил с меня, — пояснил Заборин. — А мне оставалось лишь локти кусать. На данный момент я был бы уже банкротом. И не просто банкротом, а должником с миллионным долгом. Хотите честно? Я даже рад, что кто-то его пришил. Документы на расторжение контракта он подписать не успел, значит, его проект принадлежит мне. Я вправе нанять другого архитектора, чтобы тот довел работу Штейна до ума, сообразуясь с тратами. Моя жизнь спасена, понимаете вы это? Только по этой причине я тут торчу. Вот если бы я со смертью Штейна стал банкротом, меня бы не загребли. Но судьба распорядилась иначе. Я не банкрот, а подозреваемый в убийстве. Даже не знаю, что лучше.

Гурова подкупала откровенность Заборина. Он чувствовал, что тот говорит правду, и это ему импонировало куда больше, чем если бы тот принялся обелять себя, боясь последствий.

— Что вы делали после того, как Штейн ушел? — спросил он.

— А вы бы на моем месте что делали? — невесело улыбнулся Заборин. — Я надрался. Ушел из ресторана без четверти двенадцать, если верить официантам. Это они вызвали для меня такси. Они же сгрузили туда мое тело. Адрес я назвал сам, судя по их словам. Только таксиста найти не удалось. Невезуха, гражданин полковник, она баба прилипчивая.

— Как это не удалось найти таксиста? — Гуров перевел удивленный взгляд на адвоката, адресуя вопрос ему.

— Понимаете, новая система работы такси несколько своеобразная, — принялся оправдываться адвокат. — Любой, кто имеет личный автомобиль, может зарегистрироваться в общей базе таксистов и осуществлять коммерческую деятельность под их руководством. Таксист, забиравший моего подзащитного из ресторана, относится к этой категории. Его данные есть в единой базе таксопарка. Мне удалось выяснить номер телефона и номер машины данного сотрудника, но отыскать его в таком большом городе, как Москва, достаточно проблематично. Телефон заблокирован, а места регистрации в анкете указано не было.

— Данные предоставьте мне в полном объеме, — приказал Гуров и вновь обратился к Заборину: — Что было после того, как вы покинули ресторан? Выкладывайте начистоту, а не ту историю, что сочинил для вас адвокат.

— Я не помню, — честно признался Заборин. — Следующее воспоминание относится к утренним часам. Я проснулся в своей постели с жутким похмельем. Предвосхищая ваш вопрос, отвечу: живу я один, и сказать, в котором часу я вернулся домой, некому. Адвокат опрашивал соседей. Никто ничего не слышал. Мой дом, знаете ли, не относится к разряду элитных. Швейцара у нас нет. Как и когда я оказался дома, я не знаю.

— Вы просто губите себя, — вновь вклинился адвокат. — Считайте, сейчас вы подписали себе смертный приговор.

— Не могу с вами согласиться, — возразил Гуров. — Для того чтобы произвести действия, случившиеся в квартире Штейна, убийца должен был себя не просто контролировать, он должен был действовать исключительно трезво и разумно, а в нашем случае имеется несколько свидетелей, готовых под присягой заявить, что ваш подзащитный на момент совершения преступления был в невменяемом состоянии. Он не мог даже такси сам себе вызвать, не то что хладнокровно расправиться с обидчиком. Это ли не алиби?