достал из стола золотую баронскую печатку и протянул Дмитрию. — На, твоя милость господин барон.

— А если я накосячу? — спросил Борщёв, почувствовав, как на ладонь упал тяжёлый перстень. Тяжёлый, как предстоящая большая ответственность.

— Твоя задача — помимо того, что в сопровождении вооружённой охраны дойти из пункта А в пункт Б, делая пометки фломастером на карте, просто торговать физиономией и вести себя, как немного охреневшая кинозвезда. Видел таких? Закатывают глазки, типа в упор не видят черни. Говорят нарастяг с такой манерой, будто каждое словно — неподъёмное тяжёлое золото, иногда данное собеседнику в кредит под дикий процент, а лицезреть и слышать сие божество ещё надо заслужить. Ко всему относятся брезгливо, в меру того, насколько продюсер дал по шее и потребовал вежливости, то есть может иметь холодный взгляд и натянутую улыбку. Везде демонстрируют, что богаты и родились в бриллиантовой колыбели, и человеческий закон писан не для них. А если что, размахивают перед лицом свидетельствами избранности — корочками, пальцами с золотом или телефонами с номерами непонятных покровителей. И не перебивай, поверь, этот переполненный эгоизмом пафос типичен и для знати Реверса, и чем больше самомнения у элитной, утомлённой сиянием собственной исключительности задницы, тем больше крикливого гонора. Люди везде одинаковые.

— Ясно, — пробурчал Дмитрий, совсем не радуясь перспективе отыгрывать ролевую игру за полного козла. А вот самого пути не боялся, и не такое было, но не хотел подвести поверившего в него человека.

— Это ещё не всё, — продолжил генерал. — Отныне твой позывной — Барончик. Но поедешь не один, я с тобой отправлю прапорщика Сизо́ва. Я его давно и очень хорошо знаю. Его позывной будет — Паспарту́.

— Проныра? — переспросил Дмитрий.

— Ага, — потеплев во взгляде, улыбнулся генерал. — Значит, инструктирую: до возвращения на базу с девками не хороводиться, на спиртное не отвлекаться, с нечистью не заигрывать. Второй пункт — требую вернуться живым, а то бродют тут всякие скелеты, намекая на мементо мори. И в-третьих, — капитошка, не трахай мозг, если я сказал, что твоих сил достаточно, значит, достаточно. У меня выслуги и опыта больше, чем тебе лет от роду.

Дмитрий надел только что выданный реквизит на палец, и теперь на руках стало числиться: печатка, три простых очень тонких кольца и перстень с мелким фианитом, притом что сам был равнодушен к драгоценным металлам и ювелирке. И чтоб не иметь внутреннего конфликта культурного кода, Борщёв решил всё это воспринимать именно как реквизит в спектакле.

Генерал хлопнул капитана по плечу и легонько толкнул в сторону выхода.

Вскоре лёгкая повозка-фаэтон с мягкой, как у кабриолета, и разложенной сейчас крышей, легонько раскачивалась на неровностях дороги. В повозку был запряжён бодрый ездовой бычок, и виляющая между невысоких пологих холмов дорога вела до самого Керенборга. А трясло потому, что почва в районе базы изобиловала окатанными, как галька, камнями, и геологи только разводили руками, мол, это следы инвертированного русла доисторической реки.

Дмитрий, отвыкший от простора и свежего воздуха, жадно вглядывался в медленно плывущий пейзаж, состоящий из лоскутов степи, пшеничных и ячменных полей и небольших берёзовых колков. Пахло скошенным сеном и полевыми травами. Стрекотали кузнечики. Пели певчие птицы — и среди пернатых были не только привычные землянам, но и совсем уж как в той присказке: есть афроамериканцы, а есть афро-сибиряки. Особо же среди них выделялся здоровенный чёрно-белый страус, важно разгуливающий по пшенице. На страуса зло глядела загорелая до цвета горького шоколада крестьянка, но страус, как и вся прочая дичь в округе, принадлежит маркизе. Если грохнуть птичку, и об этом кто-то донесёт, а желающих разжиться медной монеткой стукачей весьма много, то е́герши подвесят браконьеру на дереве за ноги и будут лупить палками тем больше, чем больше весит дичь. Учитывая большую массу страуса, это смертный приговор. В общем, наглядный пример социальной несправедливости.

На ко́злах сидела местная возница, работающая с землянами по найму.

Через полтора часа прибыли в город. Нужный трактир располагался вне стен старого городища, рядом с северной торговой площадью, взятой в полукольцо несколькими двухэтажными домиками. Площадь была даже не мощёной, а просто подсыпанной изобилующей в округе галькой, что за мелкую монету свозили крестьяне. Притом что труженики поля всё равно расчищали землю от камней, и лишняя медяшка, полученная за попутно доброшенные камушки — отнюдь не лишние.

На площади было шумно от людской брани и визга продаваемых поросят и гогота гусей. Здесь же мычали, так сказать, припаркованные в достаточно большом числе ездовые бычки. Из транспорта имелись и сельские телеги, гружённые в основном сеном и хворостом, и пустыне фургоны.

Фаэтон остановился, и генерал вдохнул полной грудью, готовый к приключениям и свиданию, как он шутил поп пути, с прекрасной дамой.

А Дмитрий ухмыльнулся, ибо замечтался и не заметил, что у добротной трёхэтажной таверны был не один отряд, а целых два. Редкие жители города обходили стороной притихшее лишь при появлении землян сборище. Но группы всё равно стояли, ощетинившись друг на друга алебардами, пиками и мечами, ощерившись мушкетами и пистолями, и оскалитесь пастями рвущихся на цепи бойцовых псов.

— Чтоб я так на Земле жил, чтоб из-за меня барышни за ножи хватались, — пробурчал генерал.

Но надо помнить, что это позднее Средневековье, да ещё и бабье царство. Генерал здесь в роли не очень красивой и изрядно сумасбродной дворянки. Настолько сумасбродной, что позволил прибыть не в надлежащем по этикету наряде и без охраны.

— Ну, племяш, твой звёздный выход. Эти красавицы здесь ради тебя. В общем, ты сам, а я надменно погляжу за тобой из повозки. Как-никак, барон.

Капитан шмыгнул носом, поправил пышный берет на голове и встал, окинув сборище взглядом, словно перед ним подразделение на строевом смотре. Пафосно не получалось. К тому же не менее половины барышень имели откровенно уголовные физиономии, отчего сразу начинаешь их подозревать в массовых убийствах, грабежах и мародёрстве. Особенно выделялась сударыня в ярко-зелёной одёжке ландскнехта и охотничьей шляпе с пером, как у Робина Гуда. И морда в шрамах, как будто ножом полосовали. И если земные мужики-ландскнехты щеголяли гульфиками и густыми бородами, то у барышни в две длинные косы были вплетены ядовито-жёлтые шнурки, а отворот куртки раскрыт на распашку, да так, что левая грудь большого размера вовсе не была прикрыта, ощетинившись тёмным соском.

Выделялась и вторая дама — из другой команды, но была она, в отличие от первой, в добротной стальной