Когда грибы подросли, чародейка оторвала руку от земли и тихо произнесла:

— Говорите.

Низ шляпок грибов вспыхнул ровным желтоватым призрачным светом, а на ножках грибов сразу же проступили прозрачные, как крылышки стрекоз, человеческие лица, и духи лесных полянок наперебой защебетали:

— Здесь! Мы видели! Здесь! Они везли её в клетке!

— Довольно. Теперь прочь, — приказала Цитифур и взмахнула рукой. Лица исчезли, шляпки погасли, но сами грибы остались. Женщина вздохнула и тихо проронила: — Других единорогов на землях людей нет, значит, это покровительница рода.

А затем чаровница оглянулась на небольшого чёрного бычка с поклажей и брезгливо шевельнула рукой, отчего большой холщовый мешок, перекинутый через спину вьючной скотины, сам собой раскрылся. Из него на сырую траву упал старый, изрядно истлевший и покрытый клочьями мха и паутины скелет. Даже одежда за десятки лет пребывания в старом болоте превратилась в гнилые лохмотья. Впрочем, она, а скелет этот именно женский, и при жизни была небогата. Зубов не хватало, а на макушке зияла дыра, недвусмысленно намекая, каким путём отправилась к подножью престола Небесной Пары сия тётка.

Серебряная Куница Аргифире́т придирчиво оглядела старый скелет.

— Сгодится, — пробурчала она.

А чаровница со вздохами опустилась на колени и достала из складок одежды жёлудь. Тонкие пальцы с длинными, покрытыми позолотой ногтями осторожно положили семя вечного дуба в грудь скелета. Первородная наклонилась поближе и зашептала заклинание, а потом осторожно подула, наделяя жёлудь силой. Скорлупа замерцала залётным, как летний светлячок, и лопнула. Из неё вытянулся тонкий изумрудный росток, жадно впившийся в позвоночник трупа.

Первородная поднялась на ноги, а когда скелет дёрнулся, вытянула руку и властно произнесла:

— Встань.

Скелет зашевелился, неспешно сел, опёрся на руки и поднялся, покорно ожидая приказов, а в пустых глазницах зеленел тёмный древесный мох.

Колдунья выразительно посмотрела на свою сестру. Та вытащила из сумки старый холщовый плащ с капюшоном и накинула на плечи мертвячки, а после вложила в руки скелета дешёвый тесак.

— Иди.

И первородная волшебница горделиво развернулась и указала пальцем на расположенную на небольшой возвышенности крепость самозванцев, а сама торопливо, но при этом, соблюдая достоинство, направилась подальше в заросли. Она, не оборачиваясь, приподняла руку, и кольцо в носу бычка потянулось к пальцам женщины, увлекая животное следом.

А мертвя́чка, шатаясь, как перебравшая дурного вина пьянчуга, медленно побрела к своей цели — крепости пришлых.

Обе быстро женщины скрылись за деревьями и принялись наблюдать за происходящим.

Сперва стояла тишина. А потом над лишённым деревьев и покрытым лишь короткой травой пологим склоном холма, где и расположились самозванцы, пронёсся выкрик на чужом языке. Первородные не поняли слов, но это было похоже на: «Той! То идот⁈»

Почти сразу после этого прозвучал одиночный выстрел.

А после ночь разорвал протяжный вой, достойный не то что стаи призрачных волков, но и тысячи банши.

— У-у-у-у-у!

Вспыхнул яркий белый свет, пятна которого стали ощупывать склоны и кустарники, а потом с ненавистью впились в бредущую с оружием в руках фигуру.

Затем негромко хлопнуло, и в небо взмыли яркие красные звёзды.

Первородные с жадностью в глазах вытянули шеи, вглядываясь в действо. А события стали разворачиваться совсем уж быстро.

Со стороны крепости раздались выстрелы. Даже отсюда было видно, что пули попали в мертвячку, ломая кости и прокалывая плащ. Но нежить на то и нежить, чтоб не упасть от жалкого свинца. Когда к стрелкам прибавились новые, от грохота стрельбы заложило уши даже в далёких кустах. Казалось, там целая мушкетёрская сотня, ибо невозможно так быстро заряжать мушкеты.

А когда до стен самозваной крепости осталось совсем немного, раздался взрыв. Гром эхом отскочил от серых стен. Земля взметнулась вверх вместе со скелетом. Обратно упали лишь разрозненные кости, перемешанные с комьями земли и клочьями трав, и лишь позвоночник продолжал изгибаться подобно змее, которой отсекли голову, но которая обречённо цеплялась за жизнь.

Медленно оседала пыль.

И думается, пришлые самозванцы не пожалели не менее бочонка отборного пороха.

Первозданная колдунья тихо выругалась. А потом вздрогнула, потому как совсем рядом с ней шумно брызнуло щепками, и в сером рассветном полумраке стало видно белеющее на стволе дерева место, похожее на рану на теле, где тяжёлой пулей порвало кору. Древо застонало от боли, слышной только первородным.

— Нас заметили, — проговорила Аргифире́т.

— Немыслимо, — выпучив глаза от удивления, прошептала в ответ колдунья и провела пальцами по щеке. На пальцах осталась кровь — это щепки поцарапали кожу.

Волшебница вскинула руку, и ветви деревьев изогнулись, делая полог из листьев многократно гуще.

— Уходим.

Женщины присели. И вовремя — как раз на том месте, где стояла волшебница, просвистела ещё одна пуля.

А после послышались лай далёких собак и кроткие приказы на незнакомом языке. Приказам отвечали ещё отрывистые выкрики «эсть!»

— Бежим! — уже не скрываясь, закричала женщина-полупризрак.

Волшебница замерла на мгновение, затем быстро повернулась в сторону крепости, сложила пальцы щепотью и прошептала в них: «Страх и ужас». И подула на щепоть, как на уголёк в костре, раздувая необузданный кошмар. Над травой, над деревьями, к небу, ворочаясь, как заспанный и недовольный пробуждением древний дракон, прокатился утробный гул.

Гул нахлынул на погоню, и псы сразу же испуганно заскулили и завизжали. Следом послышалась хриплая ругань зверомуже́й, пытающихся безуспешно успокоить гончих.

— Теперь бежим! Нас не догонят!

И первородные помчались прочь. Волшебница выставила перед собой ладонь с испачканными кровью пальцами, и с пути женщин стали сами собой отклоняться ветки деревьев и кустов.

Лес пропускал парочку и их бычка беспрепятственно, словно признал истинных хозяек.

А потом первородные выскочили на поляну. И поляна была занята — на ней стояли, взволнованно вглядываясь в полумрак, три человека. Хвала Великому Полозу, не пришлые, а обычные стражницы Керенборга, снаряжённые в серые гамбезоны и шлемы-шапели. И лишь у одной в руках мушкет, а на шее медный медальон капралки, у остальных же — обычные алебарды.

— Стоять! — зычно закричала капралка.

Первородные замялись лишь на мгновение. Нетерпеливая Аргифирет, ни чуть сбавив шага, вскинула руку. В пальцах возник полупрозрачный зелёный клинок — тонкий, как лучик ночных звёзд. Первородная ловко, словно доказывая, что ей не зря было дано имя куницы, поднырнула под алебарду и на всём ходу вонзила в плечо стражнице. Не помогли ни кольчужный капюшон, поверх которого был надет шлем, ни толстый, простёганный на десять раз льняной ворот.

Солдатка вскрикнула и схватилась за гладкий, как жало комара, стилет, а