перворождённая надавила сильнее и прошептала: «Сон». По гранёному клинку пробежала и скрылась в ране быстрая, как стриж, зелёная волна, и стражница обмякла, упав на траву. Можно, конечно, было и добить, но когда с духами общаешься столь же часто, как и со смертными, месть мёртвых будет пострашнее мести живых, ибо от мёртвых не скроешься. К тому же темно, никто не рассмотрел ни лиц, ни одежды. Незачем убивать.

А бежавшая следом волшебница, замерев на мгновение, дабы оценить положение дел, прошептала: «Ярость», и сделала шаг в сторону.

Мимо неё, наклонив голову и задрав хвост, промчался бычок. В нём было не менее двух тысяч фунтов весу, и животное, ослепнув от злости, снесло капралку, словно таран. Женщина упала на землю и скрутилась калачиком, держась за живот.

Третья стражница, отрывисто ругнувшись, упала на траву, потому как корень ближайшего древа ожил и схватил её за ногу. И сие стало приговором — Аргифире́т бросилась на женщину, как сокол-скопа на рыбу в реке.

Удар кулаком в лицо, и третья стражница тоже быстро обмякла.

— Тишина, — проронила волшебница, когда всё было кончено, и щёлкнула пальцами, отчего чары ярости на бычке развеялись.

Колдунья быстро огляделась и облегчённо выдохнула, ибо погоня отстала, и рядом больше нет никого, кто мог бы остановить первородных.

Путь свободен.

Глава 4

Халумарское золото

Первым в эту пору встаёт из-за горизонта Сол. В такие дни говорят, что муж небесной богини пребывает в хлопотах о судьбах смертных. А ещё в эти дни принято молить этого бога о терпении и самим вставать раньше.

Но проснулась Аврора не от этого. Сперва сквозь стены донёсся вой, и лисья сущность, спрятанная внутри девы рода да Вульпа, встрепенулась и прислушалась.

А затем послышались залпы халумарских мушкетов. Когда же в окна ударил взрыв, что казалось, будто большая стая диких и при этом невидимых перепелов заблудилась во мраке и, перепутав свой путь, влетела жирными тушками во все окна сразу. На счастье, стёкла зазвенели, но не лопнули.

Зверомужи пришлых тут же засуетились, громко крича на своём языке.

А когда Аврора потянула носом, учуяла едкий халумарский порох, причём не чёрный, а жёлтый, как сушёная молотая облепиха. А ещё он не оставлял клубов дыма и не подходил для мушкетов и пистолей.

За грохотом и вонью волной прокатился дикий страх. Внутренний зверь заскулил и попытался спрятать испуганную морду в низ живота, под мочевой пузырь. И самым неприятным было то, что страх не самородный, а призванный чьими-то чарами, но Аврора никогда раньше не чуяла такого волшебства. Оно отличалось от всего, что девушка знала раньше. Ни Магистрат, ни Круг, ни жрицы богов так не колдовали.

Аврора сделала глубокий вдох и усилием воли подавила желание зверя убежать. Всё же, в ней куда больше от человека, чем от дикого лесного существа. Успокоившись, девушка быстро нырнула руками под подушку и выудила из-под неё стилет со вбитым в узкие долы серебром. Пистоль бы или мушкет здесь пригодились больше, но халумари изъяли пороховое оружие, поставив в оружейный погреб. Они после той выходки с дневальным, даже шпагу чуть не отобрали. Если бы не вставший на пути барон, она бы заколола всех, посмевших на такую дерзость. Никто не имеет права отобрать у дворянки шпагу и лишить её возможности смотреть телевизор! Никто!

Кроме барона, разумеется.

Но сейчас не об этом, а о страхе и чарах: успокоение пришло лишь тогда, когда пальцы стиснули холодный клинок.

— О, пресветлый Сол, дай терпения и сил в кротости, — закрыв глаза, прошептала девушка.

А вскоре мимо пробежал «данва́льни», а после в казарму вошёл капитан халумарской стражи. Он выругался и обвёл глазами разбуженных шумом наёмниц. Нет, испуга ни у кого не было, но некоторая взволнованность непременно имелась.

— Всё хорошо. Тревога кончилась, — с сильным акцентом произнёс капитан стражи и направился в свою канцелярию.

Аврора, которая стояла с ножом в руке и одетая лишь в коротенькую камизу, выдохнула, но ложиться смысла уже не было. А чуть погодя надобно отправляться в лечебницу, ведь, как сказал господин барон, предстояло быть осмотренной лекарями халумари.

* * *

Сонный Керенборг всполошился и шумел уже второй час. Расположенный в одном из самых укромных и тихих уголков Королевства, он уже и забыл, что такое канонада, и грохотало не абы где, а со стороны халумарской крепости.

И потому преподобная настоятельница Керенборгского храма быстрым шагом, и едва сдерживаясь, чтобы не перейти на недостойный её сана бег, двигалась по узким холодным коридорам, даже не накинув верхнюю одежду. Перед ней со свечой в руках, прикрывая ладонью огонь, бежала молодая послушница. Босые ноги девчушки шлёпали по камню, и рядом с преподобной суетилось незримое эхо, прижимаясь к стенам и старательно шлёпая вслед за юницей.

В узких, похожих на бойницы окошках мелькали задержавшаяся на утреннем небосводе Лампада и сонно прячущийся за деревьями Сол.

Настоятельница влетела в общий зал, где помимо алтаря Небесной Пары располагались молитвенные места другим сподвижницам Шаны и Сола. Это в столице для каждого божества полагалось иметь свой храм, а здесь провинция, здесь под одним сводом можно поставить несколько изваяний. И сейчас начинали сиять после ночной тьмы собранные из цветных стёклышек витражи с образами божеств: белой всевладычицы Шаны и мужа её золотого Сола; алой Агнии — хранительницы очагов и огненных ремёсел — кузнечного, гончарного, стекольного; синей да пречистой Аквы, хранящей во́ды колодезные и речные и оберегающей всю водную живность; двуликой и потому чёрно-белой Такоры — богини удачи; охристой Тауриссы, оберегающей скот и дающей богатства.

На высокие стены, расписанные фресками с главными событиями из истории Королевства, упали ранний, пока ещё серый, словно не проснувшийся, свет. А под куполом свода металось, как пойманная в силки пташка, гулкое и прилипчивое эхо.

— Матушка! — закричала при появлении женщины гостья в походном платье и высоких сапогах с отворотами. То была начальница стражи Керенборга. На ней, прямо поверх платья, бала надета ничем не украшенная казённая кираса, а на полу подле ног лежали аккуратно опущенные на грубый каменный пол широкополая шляпа с пером, кожаные перчатки и снятая с плеча расшитая серебром перевязь с двумя колесцо́выми пистолетами и полуторным мечом в ножнах, чья рукоять была перемотана серым шнуром смирения, ибо недопустимо быть ору́жной в храме.

Стражница упала на оба колена и подставила непокрытую голову под длань настоятельницы. Но едва пальцы коснулись тёмных волос, начальница стражи,