я, изобразил доброе лицо и добавил. — А то часто расстраиваться будешь, лилипут.

— Смотри дальше! — истерично крикнул Ода.

Из головы Казамы-старшего вылетала его душа. Когда она полностью покинула его тело, оно обмякло.

— Тело умерло, — подсказал Ода.

И тогда Ода вернул телу душу. Но так как тело уже было мертво, душа возвращалась туда, рассыпаясь. Ода дал мне почувствовать то, что чувствовал Казама.

Душа, возвращающаяся в мертвое тело, испытывает мучения, которые невозможно описать словами живых. Это не боль в привычном понимании — это что-то глубже, что-то, что проникает в саму суть существования.

Когда душа касается мертвой плоти, она чувствует, как ее сущность начинает распадаться. Это не мгновенный процесс, а медленное, мучительное разрушение. Каждая частица души, каждая ее искра, сталкивается с холодом и пустотой, которые царят в мертвом теле. Нет тепла, нет жизни, нет отклика — только безмолвная тьма, которая поглощает ее.

Душа пытается зацепиться, найти хоть что-то, что напоминает жизнь, но мертвое тело — это пустыня. Оно не отвечает, не принимает, не дает опоры. Вместо этого оно тянет душу вниз, как трясина, заставляя ее тонуть в собственной беспомощности. Она чувствует, как ее энергия, ее свет, начинает гаснуть, как свеча на ветру.

Каждое мгновение возвращения — это агония. Душа разрывается между желанием жить и невозможностью остаться. Она пытается заполнить пустоту, но мертвое тело не может ее удержать. Оно как дырявый сосуд, через который все утекает. Душа рассыпается на тысячи осколков, каждый из которых кричит от боли и отчаяния.

Она чувствует, как ее воспоминания, ее эмоции, ее сама суть начинают исчезать. Это не просто смерть — это стирание. Каждый миг, проведенный в мертвом теле, забирает у души часть ее самой. Она становится меньше, слабее, тусклее. И чем больше она пытается удержаться, тем быстрее разрушается.

В конце концов, душа понимает, что ее возвращение было ошибкой. Она не может жить в мертвом теле, как не может свет существовать в абсолютной тьме. Ее мучения достигают пика, когда она осознает, что ее ждет не просто смерть, а полное исчезновение. И тогда, в последний момент, она сдается, позволяя рассыпать себя полностью.

— Вот что бывает с теми, кто мне не подчиняется. А сын его поумнее, кстати. Цветочки мне носит. Я люблю ирисы, если ты намеки понимаешь, — сказал Ода, манерно отбросив волосы с лица.

Я был потрясен чувствами души Казамы. На мгновение Ода даже показался мне ужасно страшным, и я понял, почему его так боялись. Но в тот момент, когда я услышал его слащавый, визгливый голос и увидел манерное движение рукой, я подумал: «Да какого черта, я не продую хилому извращенцу!»

— Так. Мне одно непонятно, — спросил я Оду. — Когда начинаешь забирать душу, человек уже не может пошевелиться. Что мешает просто его убить?

Ода замялся. Но я начал чувствовать его мысли и воспоминания. Чуть со смеху не сдох, когда увидел это: он начал пытаться душить Казаму, но был настолько хил, что сам чуть не задохнулся от натуги. Мелкими кулачками стучал по его телу, даже пытался бить в висок, но тщетно. Осталось только ждать, пока вся душа сама выйдет из тела. Часа три он там пыхтел. Ахаха. Ой, не могу. У него потом месяц недомогание было. Вилку поднять не мог!

Хотя вилка — это, видимо, самое тяжелое, что он поднимает.

— А почему, — спросил я Оду, — нельзя попросить кого-нибудь его зарубить, пока он не может сопротивляться?

«С этим проблема». Ода замялся и не хотел говорить, но я увидел, что в режиме засасывания душ он высасывает души из всех, кто находится на расстоянии метров пяти от него. То есть подойти и помочь никто не мог.

— А почему оружием не воспользоваться и не подстрелить издали?

— ОТВЯЖИСЬ! — истерично завопил Ода. — И НЕ ЧИТАЙ МОИ МЫСЛИ!

Он напрягся, пытаясь оградиться от меня, чтобы я не мог видеть его воспоминания.

— Помогите. Помогите. Несколько слабых голосов раздались, как будто издали.

Я увидел три души, нет, три части души. Одна из них заговорила: «Я Санада, а они Казама и Акияма. Ты нас слышишь, Саката?»

Они мне показали, что Ода забрал от них часть души. И теперь им приходится плясать под его дудку, выполняя все его требования.

Я смекнул, что надо брать быка за рога, и спросил:

— Если освобожу вас от Оды, то что получу за это?

Они хором завопили: «Мы присягнем тебе на верность! Можешь объединять Японию! Мы поддержим! Клянемся!»

Я довольно покивал.

— Только одно условие, — трясущимся голосом сказал Казама-младший. — Ты должен нас всегда защищать от Оды!

— Да не вопрос! — я взял душу Казамы и выбросил за пределы энергии Оды. Потом то же проделал с Санадой и Акиямой. Вырвавшись из Оды, их души улетели домой.

— Ты что натворил??!! — от этого вопля у меня чуть барабанные перепонки не порвало. — Ну держись. Тебя я так легко не выпущу!

Я понял, что выбросить те души вышло только потому, что Ода отвлекся на отгорождение от меня. Сейчас же он был серьезен.

Черт! Ну я лоханулся, пока он был слаб, мог спокойно выбраться обратно, вместо того, чтобы тех спасать! А теперь никак. Я порывался, но ничего не выходило.

— Осталось два часа сорок пять минут, и тебе конец, Саката! Никто тебя спасать не придет! Все боятся меня! Великого Ода-саму!

— Да чего ты в себе великого-то нашел? — заржал я, а Ода зашипел.

И тут мне пришла в голову блестящая идея! Вернуться к себе я, может, и не могу, а если в гости сходить? Я видел его мысли и воспоминания, а что если попытаться завладеть его телом?

— НЕ ВЗДУМАЙ!!!!

— Да не волнуйся ты, не в том смысле завладеть. Ты любовных романов перечитал, что ли? — заёрничал я.

Так, настроимся.

— Ничего не настраивай тут! Это не твое! — Ода пытался помешать мне, но было поздно. Я пошевелил пальцами на его руке. Получилось. Вытянул ногу. Опять успех. Все это происходило под его истошные визги. Пока размышлял о том, что делать дальше, почесал яйца.

Ода аж в лице изменился.

— Ты как себя ведешь! Грязный извращенец!

Забавно это было слышать от него. Я попробовал встать. Вышло! Похоже, чем больше он злился, тем больше терял контроль над своим же телом.

—