еще никогда не ощущали ни Бондаренко, ни Осинин, ни те, кто находился в приемном центре. Они не могли повлиять на ход событий, не могли помочь. Кроме цифровых донесений, передаваемых «Редутом» через каждые две минуты на главный пост и дублируемых сюда, не поступало никакой информации. Потом и доклады прекратились: цели вошли в «мертвую зону». Оставалось только ждать. Тридцать минут… Час…

— Неужели этот долговязый опять что-то отмочил или напутал? — стало закрадываться сомнение у комбата. — Ну-ка свяжите меня с «Четверкой», переговорю с ним!

— Не нужно сейчас вмешиваться, товарищ капитан, — заметил Осинин. — Только помешаем.

— Ладно, ладно, не трону пока твоего любимчика. Но если что… — Бондаренко нервно ходил по блиндажу. — Почему же так долго?!

Телефонный звонок словно током пронзил. Бондаренко схватил трубку, назвал свой позывной.

— Слушай, капитан, молодчина твоя «Четверка»! И ты молодец, и твой парень надежный, — гремел голос полковника Соловьева, лаская слух. — Поздравляю с первой победой! От всей души спасибо!.. Семнадцать «ворон» сбили. Представляешь, семнадцать! Во какая добыча…

Справка.

Из оперативной сводки службы ВНОС Ленфронта от 30 августа 1941 года.

Противник подошел к Неве в районе Ивановского и перерезал последние железные дороги, связывающие Ленинград со страной. Пользуясь превосходством в силах, он с юга и юго-запада вышел к Пулковским высотам и Кировскому заводу… Общая численность фашистских войск составляет свыше 40 дивизий, которые поддерживаются с воздуха соединениями 1-го германского воздушного флота, усиленного 5-м и 8-м авиационными корпусами. По данным разведки, в их составе действует до 2000 самолетов… На обеспечение противовоздушной обороны Ленинграда и боевых действий 2-го корпуса ПВО, оперативно подчиненного ему 7-го истребительного авиационного корпуса осталось 62 поста воздушного наблюдения, оповещения и связи. Передовая линия постов проходит на севере по рубежу: Н. Никулесы — Лемболово — Сестрорецк; на юге — Торговый порт — Пулково — Усть-Ижора и далее по реке Нева… На вооружение 72-го отдельного радиобатальона с радиозавода поступило еще три установки РУС-2 («Редут»). Однако ввиду быстроменяющейся обстановки сплошное поле радионаблюдения создать не удалось…

…Бомбардировка города не допускалась…

ВОСПОМИНАНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Блокада

Сержант Михаил Добреньков приехал из Ленинграда, куда ездил на собрание комсомольского актива корпуса, сам не свой. Сегодня он увидел горькую и жестокую суть войны, смерть… Все это потрясало. На его глазах погибли старуха, молодая мать и двое детей. От бомбы. Фугаска разорвалась во дворе дома, в подвале которого располагалось бомбоубежище. Михаила остановил патруль МПВО и приказал спуститься вниз — воздушная тревога! Но только вошел в подвал, как земля заходила ходуном, показалось, что она сейчас разверзнется. С улицы послышался нечеловеческий крик, от которого мурашки побежали по телу. Михаил не выдержал, выскочил во двор. Картина, представившаяся ему, была невыносима. Изуродованная взрывом, еще живая женщина, истошно крича, из последних сил тянулась к кровавому свертку — отброшенному от нее запеленатому грудному младенцу. Тут же корчились иссеченные осколками двое: девочка и старушка. Женщина перестала кричать, еще какое-то мгновение поскребла коченеющими пальцами впереди себя багряную землю и затихла. А посреди двора дымилась огромная воронка…

Однако старшина команды радистов в тот вечер инженера батальона в штабе не нашел. Воентехник Осинин убыл на Пулковские высоты, где было приказано развернуть «Редут». И не знал Михаил Добреньков, как не знали пока и другие «редутчики», что фашисты захватили Шлиссельбург, перерезав все сообщения Ленинграда по суше со страной.

…«Редут» разворачивали неподалеку от обсерватории на главной Пулковской высоте. Начальник установки лейтенант Ульчев, встретив инженера батальона, показывал свое хозяйство не без гордости. Он считал, что место дислокации выбрано удачно, станция вела устойчивое наблюдение на большую глубину за линию фронта, изображение на экране — не налюбуешься, практически без помех. К тому же успели хорошо замаскироваться, превратив позицию в отцветший, с оголенными ветками колючий кустарник. Ульчев доказывал: никому до него дела не будет, никто внимания не обратит.

— Уж очень близко до передовой, — высказал озабоченность Осинин.

— Но, товарищ воентехник, если спуститься с высоты, то эффективность обзора «Редута» снизится вдвое, а то и втрое, — вмешался в разговор Веденеев.

— Довод серьезный, старшина. А если фашисты прорвутся сюда или начнут обстрел?

— Не пустят, — поддержал Веденеева Ульчев; лейтенант показал в сторону наших окопов и запальчиво сказал: — Там стоят до конца! Был у пехоты в гостях, разговаривал… Ленинград-то вот он, как на ладони. Дальше отступать некуда!

Осинин еще раз окинул взглядом местность. В предрассветных сумерках очертания города напоминали размытую серую картину, небрежно нарисованную карандашом. Город казался застывшим, неживым, а поднимающиеся над ним плотные клубы дыма подчеркивали обрушившееся на него бедствие.

— Значит, вы считаете, что лучшего места для позиции «Редута» не найти? — еще раз спросил Осинин.

— Так точно, товарищ воентехник, уверен. И там, — Ульчев опять показал на наш передний край обороны, — врага не пропустят!

— Ну что ж, тогда доложим на главный пост, попросим «добро», — Осинин, отбросив сомнения, зашагал в сторону радиостанции, замаскированной на косогоре.

Через несколько минут «Редут» закрутил антенной. Дежурная смена на четыре часа засела в затемненном, душном фургоне. Осинин, прежде чем закрыться в нем, еще раз обошел «дозор», посмотрел, заметна ли позиция, когда установка приведена в действие. «Нет, кустарник, как кустарник, вроде внешне не изменился», — удовлетворенно подумал он.

Траншеи вились вдоль высоты и в рассеиваемом тумане казались мертвым руслом речушки. Знала ли эта земля, сколько ей уготовано свинца и металла, какой силы огонь будет жечь ее и корежить?

Фашисты начали штурм 12 сентября. Мощная канонада расколола тишину. Все окрест содрогнулось от взрывов. Казалось, что сейчас лопнут барабанные перепонки.

— В укрытие, станцию не выключать! — что есть силы закричал Осинин и побежал к установке.

За экраном осциллографа дежурил старшина Веденеев. Тут же на боевых постах находились наблюдатель красноармеец Ярыза и телефонист Курчанов. Среди грома разрывов снарядов и мин они внимательно следили за движением вражеских самолетов, через каждые две минуты передавали донесения на главный пост.

Фашисты перенесли артогонь на развалины обсерватории. Били монотонно, через равные промежутки времени.

И вдруг бегло ударили, словно по линейке, сначала справа от обсерватории, потом — слева…

— Сволочи! Они же нас накроют! — вскричал Ульчев, видя, как снаряды вспучивали земляные столбы все ближе и ближе к позиции.

Надсадный, выворачивающий душу свист заставил всех пригнуться. Рвануло так, что осыпалась земля в блиндаже. Ярко вспыхнул сушняк. Дробь осколков впилась в фургон аппаратной «Редута». Рядом с ним захлопали мины…

Ульчев, а за ним несколько бойцов выскочили из укрытия.

Открылась дверь фургона, и показался Осинин. Его лоб был окровавлен.

— Ульчев, всех на тушение пожара!