лесу. Потом они свернули на просеку с глубокими колдобинами, наполненными водой.

Веденеев и Бобренев толкали машину с силовым агрегатом. Их ноги скользили, время от времени они оглядывались назад — нет ли погони? «Лишь бы проскочить чертову распутицу, не застрять, — стучало в голове Николая. — А там — ищи ветра в поле. Уйдем. Спасем установку во что бы то ни стало!»

У Бобренева тоже метались мысли: «На кой ляд мы возимся с этими фургонами?! Чего доброго, влипнем, догонят немцы. Есть же приказ: чуть что — установку уничтожить. У-у, хмырь белобрысый, откуда только взялся на мою голову, — костерил он Веденеева, бросая на него косые взгляды. — Ничего, я еще тебе покажу таких «трусов» — сам затрясешься, как лист!..»

От погони они оторвались. Болотистый участок просеки закончился, и колонна дальше покатила легко. Отдышались на небольшом привале. Младший лейтенант в стороне о чем-то шушукался с командирами отделений. Потом построил расчет и объявил:

— Товарищи! Вы себя вели геройски, честь вам и хвала!.. Но, к сожалению, произошел инцидент, о котором умолчать нельзя. Старшина Веденеев оскорбил командира, угрожал оружием… В условиях военного времени это карается по самым суровым законам!

— Ах ты шкура! — не сдержавшись, возмутился Николай, рванувшись из строя к Бобреневу, сжимая кулаки. — Сам наложил в штаны, а теперь хочешь свалить с больной головы на здоровую!..

Но перед Веденеевым выросли два сержанта, преграждая дорогу. По рядам пронесся неодобрительный ропот.

— Тише, тише, товарищи! — призвал к порядку младший лейтенант. — Я Веденееву плохого не желаю. Но вы сами свидетели, как разговаривает старшина с командиром. Другой арестовал бы за это без звука! Однако я ценю старшину, все мы его уважаем. Сочувствуем, конечно, что нервы его подводят. Поэтому меры предосторожности все-таки должны принять — время такое. Верно я говорю, товарищи? Так что, Веденеев, сдайте-ка свой пистолет от греха подальше, — вроде бы миролюбивым тоном сказал Бобренев. — Доберемся до Песочной — я вам его верну. Слово даю!

Николай был ошеломлен.

— Товарищи, что же это такое получается?! — недоуменно воскликнул он, обращаясь к бойцам. Но поддержки уже не услышал. Только сочувствие во взглядах. Один из сержантов, стоявший перед ним, сказал:

— Не спорьте, товарищ старшина. Вам же добра хотят. Давайте оружие.

Веденеев растерялся, поник. Мысли беспорядочно метались: «Что за чертовщина? От какого греха меня хотят уберечь? Ну, пригрозил я — так ошалели же некоторые от страха! Тот же Бобренев первым наутек бросился, оставив технику на произвол судьбы. Как его еще надо было вернуть?.. А теперь, выходит, они боятся, что я… Все боятся меня?!»

Он достал из кобуры пистолет и протянул сержанту… Он не сел в кабину второй машины, в которой ехал до этого. Залез в кузов полуторки, уселся между бойцами на дощатую скамью. Никто с ним не заговорил. Молчал и он. Внутри была горечь и пустота.

…Из окружения они все-таки выскользнули! Когда, вконец измотанные, прибыли в Песочную, Бобренев отдал пистолет не ему, Николаю, а представителю особого отдела. Вместе с рапортом. Веденеева тут же взяли под стражу.

На острове Валаам

Временами лейтенанту Юрьеву казалось, что про них забыли совсем. Бросили и забыли. На острове, кроме его расчета, не было ни души. Когда поступил приказ свернуть «Ревени» на материке, а его установке перейти на режим работы обычной радиостанции, Алексею и мысль не приходила, что вскоре они окажутся в бездействии и в полном одиночестве. Радиограммы сыпались одна за другой — от комбата, начальника гарнизона острова, из штаба корпуса и от флотского начальства. Он их кодировал, дешифрировал, передавал по назначению, снова принимал… А потом вдруг всё… В эфире тихо, а морячки попрыгали в свои посудины и уплыли в неизвестном направлении, хоть бы слово сказали на прощание.

Юрьев запросил материк: мол, что делать? Ответили коротко: ждите. Он опять отстучал: дескать, сколько ждать и кого? В ответ резанула шифровка: мол, много знать будешь, лейтенант, состаришься скоро. Сказано, ждать!

И снова тишина… Что там творится? Какая на материке обстановка? Ничего не ясно. Потому и ходит Алексей сумрачный, и сказочный Валаам уж не бередит душу удивительной природой и архитектурой. Нет, было б другое время, разве прошел бы он равнодушно мимо чарующей красоты! А сейчас… На церкви — его НП, кругом его люди, которые по первому приказу готовы открыть огонь. И все взгляды прикованы к неширокой, всего метров в сто пятьдесят, полоске Ладоги — входу в бухту.

Юрьев сидел за аппаратурой в надежде услышать свои позывные и долгожданную весточку, когда с НП раздался тревожный звонок. Дежурный наблюдатель взволнованно доложил:

— Товарищ лейтенант, идет корабль! Точь-в-точь как в кино!

До Юрьева сразу дошло, что стояло за словами красноармейца «как в кино». Совсем недавно (а кажется, вечность прошла с того времени!) им показывали фильм «Подводная лодка Т-9». Ох и здорово воевала наша лодка, все удавалось ее экипажу! Но нелегко пришлось ему в погоне за вражеской шхуной, которая оказалась хитра, коварна, точно дьявол… Но какой же корабль входит в бухту: подводная лодка или шхуна?!

Лейтенант выскочил на улицу. К острову крадучись подходил корабль.

— Тревога! Всем по местам! Оружие к бою!..

Его лицо было белей стены, у которой он стоял. В руке зажата граната. «Свои или нет?» — лихорадочно стучало в мозгу. Алексей уже отчетливо видел на капитанском мостике фигуру в черном кителе, матросов, копошащихся у счетверенного пулемета в носовой части. Казалось, стволы нацелены прямо на него, Юрьева, вот-вот выплеснут зловещие огненные струи.

Юрьев крепче сжал гранату. Уже готова была сорваться команда… Но тут лейтенант услышал в напряженной тишине речь — родную, русскую! Разнеслась она со шхуны на всю округу. Юрьев побежал к берегу, размахивая руками и крича:

— Братаны, мы же свои!..

У пришвартовавшегося корабля собрался весь юрьевский расчет. Возгласы, рукопожатия, добродушные остроты заполнили причал. Моряки угощали «пехоту» папиросами. Щедрость вызывала еще больший восторг.

— Я уже стал назначать наряд собирать окурки по острову, — улыбаясь, пояснил Юрьев бородатому капитан-лейтенанту, раскуривая «Северную пальмиру». — Без табака — мука. А тут такое вдруг привалило.

— Так и быть, лейтенант, выделю тебе папирос из своих запасов…

— Разве мы здесь остаемся, товарищ капитан-лейтенант? — невольно вырвался у Юрьева вопрос.

— Приказано. На остров для переформирования перебазируется стрелковая дивизия. Тяжелые бои она вела, немцев колотила крепко. Теперь надобно отдышаться малость. Меня затем и послали, чтобы обстановку на острове разведать. И тебе передать: если у вас все в порядке, то поступаешь во временное распоряжение комдива.

— Ясно, — вздохнул Юрьев, — значит, снова ждать.

— Ждать — не рожать. Видел бы, что на Большой земле творится. Фрицы прут,