Новый миропорядок, порожденный Первой мировой войной, был пропитан медленно действующим ядом, отравлявшим отношения между народами и культурами. В 1919 году долгосрочные последствия действия этого яда еще не были очевидны, но физические и эмоциональные раны уже были нанесены. Хоррор как вид искусства, способствующий уходу от ужасной действительности путем иносказательного воспроизведения недавних событий, стал единственно возможным ответом миру, который все еще заходился криком. Хоррор был средством критики войны, способом напомнить американцам и европейцам о ее сущности.

Жанр хоррор также подчеркивал восторжествовавшее после перемирия лицемерие. Кажущиеся прогрессивными «Четырнадцать пунктов» Вудро Вильсона – принципы, которых следовало придерживаться при ведении мирных переговоров, – как ни странно, служат доказательством этого лицемерия. Под разговоры о национальном самоопределении и демократии Вильсон и Соединенные Штаты поддержали британскую военную интервенцию для помощи консервативным, контрреволюционным силам в Гражданской войне в России (1917–1922). С согласия Америки и с ее помощью Франция восстановила контроль над своими колониями в Юго-Восточной Азии и Африке.

Стремление союзников по Антанте сохранить и даже расширить свои заморские владения имело далеко идущие последствия. Молодой Хо Ши Мин, выросший во Французском Индокитае, много путешествовавший и включившийся в антиколониальную борьбу, обратился к участникам Парижской конференции 1919 года с петицией. Он верил в искренность Вильсона, говорившего о праве народов создавать собственные демократические государства. Однако Вильсон отказался хотя бы побеседовать с этим молодым реформатором. В последующие десятилетия Хо оказался под сильным влиянием интерпретации марксизма, выдвинутой китайским революционером Мао Цзэдуном, и повел войну за независимость Вьетнама сначала от Франции, а потом и от Соединенных Штатов.

Сам молодой Мао, в ту пору пекинский студент, успевший в 1918 году познакомиться с марксизмом, присоединился к протестам против Парижской мирной конференции. «Тоже мне самоопределение!» – отозвался он о речах Вильсона и назвал поведение союзников по Антанте «бесстыдным». По мнению Мао и Хо, никакого четкого плана у Вильсона не было; он ограничивался высказыванием прогрессивных идей под аплодисменты толпы, а сам помогал союзникам продолжать закабаление народов Азии и Африки28.

Тени Великой войны подрывали шаткое перемирие. Вождь итальянских коммунистов Антонио Грамши, в 1926 году заключенный режимом Муссолини в тюрьму вместе с тысячами других левых активистов и профсоюзных лидеров, сказал, что годы после Первой мировой войны представляли собой критический момент между старым и новым, когда «начали проявляться болезненные симптомы»29.

Да и закончилась ли сама эта война в 1919 году? Кровопролитие в огромных масштабах продолжалось и в 1920-х. Гражданская война полыхала в России до 1922 года, а польско-советская война (1919–1921) обошлась в 250 000 человеческих жизней. На Балканах тогда же разразилась война между Грецией и Турцией, в результате которой за четыре года после заключения Версальского договора погибли 200 000 человек. Румыния напала на Венгрию, чтобы отторгнуть ее территории и помочь свергнуть коммунистическое правительство, пришедшее к власти в 1919 году. Регионы, никогда не знавшие межэтнических или межгосударственных трений: Палестина, Иран, а также созданные Союзниками новые государства, такие как Ирак, Иордания и Сирия, – по тем или иным причинам внезапно стали очагами насилия, которое в течение последующего столетия будет только нарастать. Вследствие милитаристских притязаний Японии и Италии к 1930-м годам война докатилась до Азии и Африки30.

Мы и сейчас живем в мире, окутанном все тем же болезненным сумраком. Наши художественные вымыслы – это не столько отражение наших тревог, сколько экскурсы в культурную парадигму, порожденную чудовищным миром, возникшим в результате массовой резни 1914 года, горами трупов, нагроможденных в последующие годы, и все тем же Версальским мирным договором, не принесшим мира.

Зигмунд Фрейд полагал, что страх перед возвращением мертвецов представляет собой самый первобытный и глубинный ужас, испытываемый человечеством. «Но едва ли в какой другой области наше мышление и чувствование так мало изменились с первобытных времен, былое так хорошо оставалось в сохранности под тонким покрывалом, как наше отношение к смерти… – писал он в 1919 году. – покойник стал врагом живого и замышляет взять его с собой в качестве спутника в своем новом существовании»31.

Однако я сомневаюсь, что даже Фрейд предвидел наше нынешнее пристрастие к многократному воспроизведению смерти в фильмах ужасов. Мы расходуем значительную долю денег, отводимых нами на развлечения, чтобы познакомиться с фантазиями о персонажах, которые влюблены в оживших или неупокоенных мертвецов до такой степени, которая, возможно, заставила бы Фрейда переосмыслить всю свою концепцию вытеснения. Хотя Фрейд во многих отношениях оказался провидцем, сказочный ландшафт реально существующего Диснейленда не мог привидеться ему даже во сне. Не мог он и предсказать появление бизнеса ужасов. Но что еще могло произрасти на почве созданного 100 лет назад мира ужасов?

Ярость голема

В качестве сценариста «Носферату» Альбин Грау нанял Хенрика Галеена. В 1915 и 1920 годах Галеен работал со знаменитым немецким актером, режиссером и ветераном Первой мировой войны Паулем Вегенером над сценариями по мотивам двух преданий о существе из еврейского фольклора Восточной Европы: мифическом големе, монстре из грязи и глины, само существование которого угрожало всему миру.

К началу войны легенда о големе существовала уже четыре столетия. Корни ее уходили в польские гетто, но больше всего она была связана с Еврейским кварталом Праги. В своей наиболее канонической форме история повествует о знаменитом пражском раввине Йехуде бен Бецалеле, который создал массивную фигуру из ила и глины реки Влтавы для защиты евреев – некой сверхъестественной гарантии того, что их община продолжит жить при императоре Священной Римской империи Рудольфе II.

Еврейский квартал Праги – гетто, со времен Средневековья отгороженное стеной от остальной части города, – был преобразован в XIX веке во время краткого периода либеральных реформ в Австрийской империи, включавших в том числе эмансипацию евреев и отмену их неравноправия. После сноса стен старого гетто в 50-х годах XIX века рассказы о големе получили более широкое распространение, став своего рода выражением ностальгии по жизни в Еврейском квартале. Кроме того, они стали более жуткими.

Во многих новых версиях этих сказаний раввин наделяет свое создание жизнью, либо кладя ему под язык клочок пергамента с тайным именем бога, либо начертав у него на лбу еврейское слово, означающее «истина». Хотя голем некоторое время служил своему хозяину и еврейской общине, в конце концов он сделался неуправляемым. Его буйство грозило уничтожением самой еврейской общине, то есть тем людям, для защиты которых он был создан. В этих историях даже высказывалось предположение, что, если это могучее существо не остановить, оно разрушит все мироздание. Для предотвращения этого