Рожденная в мире дыма, печей и кузнечных мехов машина блещет новейшими техническими достижениями, но в каждой детали конструкции проявляется ее зверская сущность. Новелла напоминает пророчество об ужасных машинах, которые эффективно сдирали кожу с людей и ломали им кости на полях сражений по всему свету. Безмерно гордясь этим механизмом, Офицер заставляет Путешественника наблюдать, как вокруг несчастного Заключенного смыкаются стальные когти. Этот Офицер у Кафки – воплощение всех виденных им надменных австро-венгерских военных чиновников, марширующих во главе мобилизованных солдат. На нем «тесный, парадный, отягощенный эполетами и увешанный аксельбантами мундир». Он с восторгом разглагольствует о машине, изобретенной «прежним комендантом». Вскоре мы узнаем назначение машины: она, подобно бороне, процарапывает тысячей игл кожу осужденных, записывая вынесенный приговор на их телах кислотой, при этом они часами кричат от боли. (Судя по всему, элементы этого рассказа использовал Клайв Баркер в своих «книгах крови» и других сюрреалистических произведениях в жанре хоррора.)

Широко известная повесть «Процесс» (1915), написанная вскоре после новеллы «В исправительной колонии», знакомит читателя с одним самых запоминающихся персонажей Кафки следующим образом: «Кто-то, по-видимому, оклеветал Йозефа К., потому что, не сделав ничего дурного, он попал под арест» [10]. Охранники, взявшие его под стражу, ничего не объясняют, не проявляют никакого интереса к его преступлению, и что еще важнее, их не волнует вопрос о его виновности или невиновности. Судебный процесс будет тянуться бесконечно: фактически ужас повести заключается отчасти в том, что у этого процесса может вовсе не быть конца; возможно, он представляет собой самоцель. Неспособность К. понять, в каком преступлении его обвиняют, производит почти сверхъестественное действие по превращению его в преступника. Абсурд в повести сочетается с паранойей и клаустрофобией. Место действия несколько напоминает Прагу, но это не совсем Прага. Это Прага пустоши – мертвый город и город мертвых. Люди существуют в нем посреди пустого пространства, переживая события, сути которых они не понимают, но которые определяют их судьбу.

Как-то раз в конце апреля 1915 года, примерно в то время, когда он начинал писать «Процесс», Кафка обратил внимание на солдата гусарского полка, ехавшего в одном с ним вагоне, и все в этом человеке – его сабля, мундир и поведение – показалось писателю удивительно глупым. «Он расточал во все стороны улыбки, – вспоминал Кафка, – поистине бездумные и бессмысленные». В беззаботных ухмылках гусара он увидел оскал смерти43.

В том же 1915 году Кафка приостановил работу над «Процессом» и опубликовал повесть «Превращение» – историю некоего Грегора Замзы, который однажды утром проснулся и обнаружил, что превратился в огромного омерзительного жука. Гротеск этой повести иногда трактуется как свидетельство его принадлежности к жанру магического реализма, но магия там довольно черная. Кафка объединил в этом рассказе неприятные описания борьбы Грегора со своим новым телом и ощущение абсолютной, полнейшей отчужденности от переживаний других человеческих существ. Заключительные абзацы просто поражают несчастливым финалом, который сочетает в себе все несчастливые концовки когда-либо описанных печальных событий.

Начиная с 1910 года Кафка интенсивно вел литературный дневник, но прекратил записи в 1917-м и возобновил их только после войны. В течение последующих нескольких лет из-под его неутомимого пера продолжали выходить мрачные шедевры, остававшиеся почти не известными широкой публике.

Череп и труп: авангардный хоррор

Фриц Ланг, родившийся в 1890 году в Вене, вспоминал ее как «город-кондитерскую из сказки». Стиль барокко в сочетании с богемным образом жизни и впрямь делали Вену на рубеже веков неким городом грез. Тема города-мечты (равно как и города-кошмара) не оставляла Ланга на протяжении всей его творческой деятельности44.

Любовь будущего режиссера к родному городу отравляли сложные отношения с родителями. Он плохо учился в средней школе и к неудовольствию отца вынужден был бросить учебу. Отец очень хотел, чтобы он стал архитектором, то есть продолжателем семейных традиций и успешной профессиональной деятельности. Высказывалось мнение, что тогда он пошел бы по стопам отца, хотя, если верить самому надежному биографу Ланга, на самом деле отец руководил стремительно развивавшейся строительной фирмой. Семья, как выразился сам Ланг, вела «насквозь буржуазное» существование45.

Школьные неудачи Ланга не должны заслонять наличия у него творческих способностей во многих областях и пытливого, хотя и несколько бессистемного ума. Как-то раз еще подростком Ланг прокрался в комнату служившей у них привлекательной горничной, надеясь подсмотреть, как она раздевается. Там он обнаружил стопку грошовых книжек-страшилок, рассчитанных на массового читателя, с названиями вроде «Призрачный разбойник». Интерес к популярным криминальным журналам сочетался у него с интересом к творчеству философа-экзистенциалиста Кьеркегора, а также к работам одного из самых загадочных венских художников Густава Климта. Впоследствии Ланг все больше увлекался живописью и стал поклонником австрийского экспрессиониста Эгона Шиле, работавшего в совершенно ином стиле, хотя и не менее трудном для восприятия.

Образы Климта наполнены сексуальностью, чувственными формами и изящным самообладанием великосветских дам Вены. Хотя, возможно, сегодня их воздействие может показаться померкшим в силу бесконечно воспроизводимых репродукций «Поцелуя», стиль Климта оказал на Ланга большое влияние, послужив, в частности, источником вдохновения для его ранних фильмов «Нибелунги» (1924) и «Метрополис» (1927). Шиле, известный своими изображениями обнаженной натуры, создавал более грубые портреты, сочетающие в себе некое чувство социального реализма с жизнью венских улиц. Несмотря на то что Шиле умер молодым, став в 1918 году жертвой пандемии гриппа, его творчество продолжало оказывать влияние, проникнув в стиль дешевых романов, а также в философию более поздних исканий Ланга в сфере преступлений и ужасов46.

В 1909 году 21-летний Ланг отправился из Вены в Париж изучать искусство. Его собственные краткие зарисовки и публицистические источники изобилуют неясностями. Биографы, пытавшиеся провести беспристрастное исследование, столкнулись с рядом противоречащих друг другу фактов. Но точно известно: в 1914 году он вернулся в Австрию и стал участником кровопролитнейших боев на Восточном фронте. После войны, наскоро обучившись киноискусству, Ланг стал создавать образы монстров, многие из которых были призраками, двойниками и автоматами, шепотом поверявшими секреты мертвецов.

Деятели искусства, рвавшиеся на фронт и закономерно не вынесшие оттуда ничего, кроме запечатлевшихся в их сознании видений ужаса, стали обычным послевоенным явлением. Как выразился немецкий живописец и офортист Отто Дикс, он и его поколение «ринулись очертя голову в четырехлетнее безумие»47. У Дикса, родившегося в 1891 году, рано проявился талант к живописи и гравированию, которым он начал учиться в возрасте 15 лет, беря уроки у опытного мастера. Как и многие другие художники, находившиеся под влиянием авангардизма, летом 1914 года он