— Думаю, за вами, — сразу выложил карты на стол Распутин. — Гнезд по близости точно нет. Твари могли преследовать вас под землей в надежде поквитаться. Они дождались, когда вы окажетесь далеко от своего драгуна и атаковали. Вычислить их мы не могли из-за размера — мелкие полозы почти не создают колебаний. Когда передвигаются глубоко под землей, наши приборы их не замечают.

— Думаете, мне хотели отомстить за убийство матки?

— Других предположений у меня нет, — развел руками Распутин.

— Если это так, то мне лучше покинуть Академию. Нельзя подвергать других опасности.

— Здесь обучаются управители и ворожеи, — покачал головой заместитель начальника Академии. — Само наше существование предполагает опасность. Ваш же талант необходимо развить любой ценой. Уверен, вы сможете послужить нашей Родине, как никто другой. За безопасность остальных не переживайте — я обращусь к начальству и организую в Академии дежурство драгунов на случай повторения атаки. К тому же, я и сам всегда здесь.

— Что же, — я развел руками, — если вы все уже решили, то зачем позвали меня?

— Чтобы услышать про вашего драгуна все, что вам известно, — темные глаза Распутина сверкнули. — Я навел о вас справки и оказался весьма удивлен… — темноволосый мужчина нахмурился и понизил голос. — Как вы подчинили того, кто одним своим присутствием веками отравлял ваш род своей злобой?

5. Цена проклятья

За стеной возвышались массивные фигуры двух императорских драгунов, которых прислали на защиту академии вместе со взводом солдат, разбивших лагерь у ворот за парком. Занятий не было третий день: руководство Академии и преподаватели решали навалившиеся проблемы, на территории велись восстановительные работы, сопряженные с вывозом туш полозов в неизвестном направлении. Впрочем, меня уведомили, что за убитых тварей мне даже полагается награда, но мои мысли сейчас занимало вовсе не это.

Распутин заявил, что ненависть Чернобога распространяется на весь мой род. Именно из-за нее Воронцовы стали теми, кем являлись: озлобленными, жестокими и нетерпимыми изгоями. Видимо, воронёный доспех не просто так пылился в самом темном углу подземелья под особняком.

Но почему они от него не избавились? Могли бы продать, сдать в музей, переплавить в конце-то концов. Сколько людей пострадало от гнева дремлющей веками брони? Меня терзало множество вопросов, от которых прошлые Воронцовы просто отмахивались — даже бездействующий Чернобог давал им силу. Не столько, сколько мне, но все же. И это, по их мнению, стоило всех жертв.

По словам Распутина, черным пламенем не пользовался никто из теперь уже моих предков, которые проходили обучение в Академии. В бою они правили другими драгунами, так как всякий, кто садился на трон управителя Чернобога рано или поздно неизбежно лишался рассудка. Десятки Воронцовых сгинули, поглощенные испепеляющей яростью, сражаясь внутри Чернобога в самой гуще боя не только с окружающими их противниками, но и с собственным кровожадным безумием.

Мне даже стало немного неловко из-за того, что я злорадствовал касательно гибели молодого человека, чье тело сейчас занимал. Михаил Воронцов, безусловно, был тем еще ублюдком. Но стал он им не по своей воле. Злоба Чернобога сминала слабую волю.

Такой была особенность всякой проклятой брони, которой в Российской империи осталось всего несколько экземпляров. Со слов Распутина, он каждый день борется с приступами гнева и пьет свои горькие настои, чтобы не пуститься во все тяжкие.

После нашего долгого разговора я стал лучше понимать своего наставника и даже проникся к нему толикой уважения. Он же заявил, что теперь будет требовать от меня больше, чем с остальных. Наставник пообещал не допустить меня до серьезных заданий до тех пор, пока не убедится в моей адекватности.

Спорить с Распутиным — все равно, что спорить с каменной стеной. В этом я убеждался раз за разом на протяжении четырех часов, что провел в его кабинете. Любой мой довод разбивался вдребезги о дурную славу рода Воронцовых. Несмотря на то, что мне удалось поднять свою репутацию со дна, путь впереди еще оставался долгим и тернистым.

Сам я догадывался, почему Чернобог не воздействует на меня так же, как на других Воронцовых. Несмотря на одинаковые инициалы, мой настоящий род не принадлежал этому миру. Такой мыслью я успокаивал себя до самого вечера, пока не пришел к еще одной неприятной догадке: моя воля взаимодействовала с волей Чернобога совсем недолго. Самое страшное может быть впереди.

Одержимый этой мыслью, я не находил себе места вторые сутки, проводя все время в библиотеке. Но все хранящиеся здесь пыльные книги касались воронёных драгунов лишь вскользь, словно их авторы специально избегали этой темы. Оружие, которое помогло человечеству выстоять, стремились забыть, вычеркнуть из истории, как пережиток слишком темного и нелицеприятного прошлого.

Помочь мне в изучении этого вопроса могли лишь двое. Но Распутин сейчас был слишком занят, а Злата находилась в особняке, куда у меня не получится попасть в обозримом будущем. Конечно, я мог туда позвонить, но телеграфы в Академии могли прослушиваться. Возможно, это говорила моя паранойя, но проверять все равно не хотелось.

Приходилось проводить часы в просторном зале библиотеки, изучая один том за другим в смутной надежде отыскать на пожелтевших страницах хоть что-то. Кроме меня здесь дремал лишь пожилой библиотекарь — остальным сейчас было не до учебы. Я же просиживал штаны на удобном стуле в чистом читальном зале среди высоченных деревянных шкафов, на полках которых становилось все меньше интересующих меня книг.

Молодое тело прощало много ошибок. Но даже бодрость и жизненная энергия двадцатилетнего имели свои границы.Я все чаще тер закрывающиеся и покрасневшие от усталости глаза, всматриваясь в ровные ряды букв, которые уже начали перемешиваться друг с другом. Приходилось по несколько раз перечитывать одно и то же, чтобы понять смысл. Но, в отличие от энергии, упрямству моему не было предела. Поэтому я прекратил чтение лишь тогда, когда попросту заснул прямо над книгой.

Проснулся я уже ночью. Библиотекарь погасил везде свет и удалился в свою каморку, оставив мне лишь небольшую настольную лампу. Лучше бы он разбудил меня перед уходом, но теперь думать об этом не имело смысла. Прежде чем щелкнуть выключателем я заметил периферийным зрением слабое движение. Дарья сидела на подоконнике в серебристом сиянии лунного света и задумчиво глядела в темноту за окном. В этот миг девушка показалась мне особенно красивой и бесконечно печальной. Уголки ее полных губ опустились вниз, взгляд затуманился, на лбу залегли небольшие морщинки, которых прежде не