Но фармацевтика для Курцвейла – побочный бизнес. Его основной источник дохода – пророчества. Он фанатично верует в ИИ (искусственный интеллект), который изучал в Массачусетском технологическом вместе с пионерами этого направления, и страстно желает того рая на земле, который тот должен создать. У этого рая есть имя – «сингулярность», или «технологическая сингулярность». Он позаимствовал этот термин у писателя-фантаста Вернона Винджа, в прошлом – профессора математики, который, в свою очередь, взял его у астрофизиков. Так называется область, где пространство-время перестает быть непрерывным, и потому конечное становится бесконечным. Курцвейл вкладывает в этот термин другое значение: это момент времени, когда ИИ станет всемогущим, когда компьютеры научатся проектировать и строить другие компьютеры.

В этой точке теряют смысл любые предсказания: «сильный ИИ в сочетании с нанотехнологиями смогут создать любой продукт, любое положение вещей, любую среду, которую мы только сможем себе представить».

Будучи ученым, Курцвейл верит в точность. Прогнозы он строит, не подбрасывая монетку, а экстраполируя данные. На самом деле он загрузил в свой компьютер все, что нам известно об истории человечества, и обсчитал эти данные. Прогресс технологии, пришел он к выводу, течет нелинейно – это никогда не заканчивающийся экспоненциальный взрыв. «В каждом эволюционном периоде развитие ускорялось благодаря опоре на предыдущие достижения», – пишет он. Курцвейл назвал это наблюдение «законом ускоряющейся отдачи» (“The Law of Accelerating Returns”). По его мнению, человечество вот-вот разгонит локомотив прогресса до предела: мы на пороге качественных скачков в генетике, нанотехнологии, робототехнике. Эти достижения позволят нам, наконец, избавиться от «хрупкого» и «ограниченного» тела и мозга – того, что он называет «биологическими телами версии 1.0». Мы полностью сольемся с машинами, наше существование станет полностью виртуальным, наш мозг будет загружен в компьютер. Его научный прогноз относит рассвет сингулярности к 2045 году.

Человечество наконец исполнит мечту Декарта об освобождении ума из темницы тела. Как формулирует Курцвейл, «мы будем программным обеспечением, а не аппаратным», и сможем вселяться в любую аппаратную платформу по выбору. Не будет разницы между нами и роботами. «Какова, в конце концов, разница между человеком, усовершенствовавшим свой мозг и тело при помощи нано- и компьютерных технологий, и роботом, приобретшим интеллект и чувства, превосходящие те, которыми обладали создавшие его люди?»

Тогда мир быстро изменится. Компьютеры будут выполнять все основные человеческие задачи, освободив человечество для досуга. Страдание и смерть исчезнут. Технология решит проблему дефицита ресурсов, вечное проклятие нашей жизни. Даже сексуальная жизнь станет интереснее: «виртуальный секс будет доставлять более интенсивные и приятные переживания, чем традиционный». Некоторые могут делать вид, что с этой дороги можно свернуть, но они обманываются. Питер Диамандис, один из наиболее уважаемых мыслителей в Кремниевой долине, выражается довольно резко: «Всякий, кто думает сопротивляться этому прогрессу, будет сопротивляться эволюции. И в конце концов вымрет».

Курцвейл осознает метафизические следствия из своей теории. Одну из своих работ он назвал «Эра духовных машин» (“The Age of Spiritual Machines”). Его описание жизни после сингулярности можно без преувеличения назвать восторженным. «Наша цивилизация распространится наружу, превращая косную материю и энергию, которую мы встретим на своем пути, в высшей степени разумную – я бы сказал трансцендентную – материю и энергию. Так что в некотором смысле можно сказать, что Сингулярность, в конце концов, наполнит Вселенную духом». У Курцвейла даже есть складское помещение, где он хранит все бумаги своего отца, вплоть до бухгалтерских книг, в ожидании дня, когда сможет воскресить его. Когда религиовед Роберт Герачи изучал Курцвейла и других поклонников сингулярности, он заметил, насколько точно их вера следует христианским апокалиптическим текстам. «Апокалиптический ИИ – законный наследник всех этих религиозных пророчеств, а не побочный их отпрыск, – заключает он. – В идее об апокалиптическом ИИ технологический прогресс и религиозные категории настолько хорошо сходятся, что это пугает».

Технологическую сингулярность никак нельзя назвать государственной религией Кремниевой долины. В ней есть районы, где идеи Курцвейла презирают. Джон Маккарти[22], отец ИИ, однажды сказал, что хотел бы дожить до 102 лет, только чтобы посмеяться над Курцвейлом, когда в назначенный им час сингулярность не наступит. И тем не менее среди поклонников Курцвейла есть самые сливки технологической отрасли. Билл Гейтс, например, называет его «лучшим специалистом по будущему искусственного интеллекта». Джон Маркофф из New York Times, наиболее влиятельный репортер, освещающий вопросы технологии, говорит: «Курцвейл – представитель сообщества лучших и самых талантливых людей в Кремниевой долине». То есть и лучших умов Google в том числе.

Ларри Пейдж любит представлять себе, что не покидал академической науки. В конце концов, Google начался как докторская диссертация, а источником вдохновения относительно устройства поисковой машины послужил принцип отбора академических публикаций. Сын профессора, он знал, как исследователи оценивают свою работу. Критерием служит количество ссылок на нее в работах других. Его момент озарения пришел, когда он увидел, что Паутина и профессора подобны: гиперссылки были похожи на академические ссылки – и те, и другие представляли собой, каждые в своем роде, форму рекомендации. О полезности веб-страницы можно судить по количеству ссылок на нее, размещенных на других страницах. Придумав этот алгоритм, он дал ему название, явно намекавшее на него самого: PageRank[23].

Научные исследования – любимое дитя Пейджа, и в этого ребенка Google вкладывает огромные суммы: например, в прошлом году[24] компания потратила 12,5 млрд долларов на научно-исследовательские работы и на проекты, которые заведомо не начнут приносить прибыль в обозримом будущем. Компания, если можно так выразиться, построила парадный вход с вращающимися дверьми, через которые входят звезды академической науки, лучшие профессора, чтобы присоединиться к наиболее дерзким предприятиям Google. Если возникает выбор между интересами бизнеса и чистотой научного познания, то Пейдж не просто выберет чистоту науки, а постарается, чтобы все об этом узнали. В этом и лежит секрет непрерывного успеха Google на протяжении многих лет. Если другие поисковые машины продавали верхние места в выдаче, то Google избегал такого излишне коммерческого образа действий. Компания всегда могла, не кривя душой, заявить, что ее результаты поиска получены научными методами.