— У меня не было никого, кроме тебя.

— Хорошо, — он поднял стекло. В машине стало тихо и от этого неуютно.

Знакомые дома таращились тёмными окнами, одевшиеся молодой листвой деревья прятали в тени куцые газоны. И как мне понимать его «хорошо»? Что он верит мне? Или что принял к сведению? А если не верит? Да пошёл он куда подальше вместе со своим дурацким «хорошо»!

— Чем ты занимался весь этот месяц? – получилось даже злее, чем я хотела.

— Тебя интересует чем или кем?

Я поджала губы, не желая отвечать на этот вопрос. Потому что попал Дмитрий в точку, но сама я поняла это только после его слов. Отвернулась к окну. Мы проехали мимо магазина с разбитыми окнами. Ещё полтора месяца назад я, случалось, забегала в него за свежими дешёвыми булочками, а теперь он смотрел на меня тёмными провалами наспех заколоченных окон. Самое ужасное заключалось в том, что это было делом рук людей, живущих тут же, в этом городе. Медленно, но верно, они рушили его, погребая себя под обломками.

— Если хочешь, я схожу один, — отвлёк меня Дима.

Я мотнула головой. Нашла взглядом приближающуюся дверь подъезда. Не на пустой проём, а на настоящую дверь. Только от этого на душе стало ещё поганей.

— Я не стану делать аборт, Дим, — сказала тихо, не отводя взгляда от родительского дома. – Если ребёнок в твои планы не входит, скажи сразу, — ему в глаза. – Закончим всё здесь и сейчас.

— Мы ещё ничего не начали, чтобы заканчивать.

— Значит, закончим не начав.

На этот раз мы смотрели друг на друга долго. Куда дольше, чем прежде. И я точно знала, что не сдамся. И пусть расписывает мне перспективы сколь угодно долго.

— И что ты будешь делать?

— Если не будет выбора, отдам ребёнка в дом малютки, — откуда пришло это решение, сама не знала. Но я вдруг чётко поняла, что руки не опущу. Пусть олимпийской чемпионкой мне не стать уже никогда, за жизнь своего малыша я буду бороться до последнего. – Устроюсь на работу. Если потребуется, в соседний город, Дим.

— То есть родишь, чтобы отдать в детский дом?

— Нет. Ты когда-нибудь слышал о том, что попавшие в тяжёлую жизненную ситуацию женщины отдают ребёнка на некоторое время? Я сделаю так же, если у меня не останется выбора. Буду приезжать так часто, как только смогу. А потом заберу. Заберу и дам всё, что у меня есть. И даже то, чего нет – найду возможность и всё равно дам. Так что хочешь ты или нет, ответить хотя бы на один вопрос тебе придётся. Ты собираешься настаивать на аборте?

И снова молчание. Только теперь чем дольше оно тянулось, тем увереннее я себя чувствовала. То ли двор, дом в котором прошло моё детство, давали мне силы, то ли проснулись инстинкты. Во мне текла кровь моих родителей: матери, любящей своих детей всем сердцем и никогда не сдающегося отца.

— Нет, — спокойно и чётко. – На аборте я настаивать не стану, Ника. Об остальном мы поговорим позже.

Дмитрий взял с бардачка пачку сигарет и вышел из машины. Я посмотрела на него через стекло, потом на младшего брата. Хотела разбудить, но передумала и тоже вышла на улицу. Остановилась по другую сторону капота.

— Хорошо, — поймала себя на том, что моё «хорошо» прозвучало в точности, как «хорошо» Дмитрия чуть раньше.

Он глубоко затянулся. Я положила ладони на чёрный металл. Дмитрий затянулся снова, потом подошёл. Достал из кармана кольцо и протянул мне. Молча. Только во взгляде приказ, не подчиниться которому я не смогла. Или просто не захотела.

Открыл Лёня сразу и даже не удивился, увидев со мной Дмитрия.

— Так и знал, что ты на неё запал, — пропустил нас.

Выглядел он лучше, чем когда приходил. Из носа не текло, нервозность тоже исчезла, только глаза блестели всё так же лихорадочно и щетина стала ещё неопрятнее.

— Надеюсь, зачем я приехал, ты тоже знаешь, — сдержанно выговорил Дима, не выдавая неприязни. Сухой тон человека, пришедшего разобраться с проблемой и не намеренного тратить на это ни одной лишней секунды.

Лёня хмыкнул. Посмотрел на меня и хмыкнул снова. На нём была чистая футболка с коротким рукавом. Совершенно непроизвольно я зацепилась взглядом за его левую руку. На сгибе локтя растеклась большая лиловая гематома. У меня когда-то тоже была такая – после того, как медсестра неудачно взяла кровь. Только у Лёни кровь никто не брал.

Резко я подняла глаза.

— Тебе повезло, сестричка, — линия его рта слегка изогнулась. – Это же не он тебя разукрасил? Тот хрен, про которого по ящику трещат без умолку, как понимаю? Чёрт… Фартовая ты у меня.

— Кончай болтать. Где бумаги?

У меня не было слов. Как только Лёня скрылся в комнате, я подошла к купленному мамой незадолго до смерти шкафу. Открыла. Одежды в нём почти не было – моя старая джинсовка и кое-что Лёнино. Джинсовку я забрала. Взяла дутую жилетку и прижала к груди.

— Оставь это, — Дмитрий подошёл сзади. – Купим нормальные вещи.

Мотнув головой, я сильнее вцепилась в одежду. Не потому, что мне так нужна была куртка, а потому, что куртка эта осталась от мамы. Дима мог купить всё, что угодно, только не связь с прошлым. Не те крупицы счастья, которые таили в себе эти вещи.

На нижней полке шкафа нашла дорожную сумку, сложила то, что было в руках. Дмитрий больше ничего не сказал. Я тоже. Молча прошла в комнату и вытащила чехол с маминым вечерним платьем. Каким-то чудом Лёня не продал его. Небесно-голубое, оно всегда казалось мне слишком роскошным, чтобы надеть даже на выпускной. Да и туфель у меня под него не было…

На верхней полке лежал большой пакет. Его я не открывала ни разу – там тоже были вещи мамы и ещё коробка. В год смерти родителей я сложила в неё все спортивные награды, чтобы больше не доставать. Забыть и не вспоминать. А теперь вдруг захотелось вспомнить.

В коридор я вернулась как раз вовремя. Продемонстрировав Дмитрию бумаги, Лёня нагло осведомился:

— Сколько дашь?

Ожидала я чего угодно, только не того, что Дмитрий, ничего не сказав, вытащит из кармана несколько банкнот. Но отдавать их не спешил. Кивком указал на бумаги.

— Хорошо, что ты их забираешь, — отдав её, сказал брат.

Это стало очередной неожиданностью. Меня они словно не замечали.

— Увези отсюда Нику и мелкого. И сделай так, чтобы они сюда не вернулись, мужик. Я бы, — хмыкнул, — сам их увёз. И убрался бы из этой помойной ямы. Но, чёрт… — хмыкнул снова, тряхнул отросшими волосами. – Чёрт, гони уже бабло и проваливайте.

Он повёл плечами. Дёрнулся. Прижимая к животу перекинутый через руку чехол с платьем, я наблюдала, как Дима просматривает бумаги. Деньги перешли от него к брату, и тот, пересчитав, сунул их в карман.