— Подгони ещё косарь.

— Хватит с тебя. Всё равно на дурь спустишь.

— Тебе-то какая разница? Своё ты получил.

— Лёнь, ты же обещал.

И брат, и Дима посмотрели на меня. Один с сожалением, второй с отстранённостью. Ни один ничего не сказал. В носу защипало. Ногой Лёня пихнул ко мне сумку. Потом вырвал из рук платье, скомкал и затолкал в неё.

— Давай, пошла отсюда, — прорычал, всучив её, так и незакрытую, мне. Оскалился.

— Лёнь…

Он вдруг накинул ремень сумки мне на плечо. Погладил по голове. Нежно, от пробора до виска, потом дотронулся до мочки уха с вдетой в неё серёжкой. Дышать становилось всё труднее и труднее. Я пыталась проглотить комок из слёз и не могла. Пальцы его оказались на щеке, возле ссадины. И это могло бы быть похоже на то, как утром меня касался Дмитрий, но похоже не было. И то, что я чувствовала, было другим.

— Иди, — сказал он тихо. – Неплохого я тебе мужика нашёл. Только не благодари. Давай, вали уже в столицу.

Он говорил, а я по-прежнему не могла. Дмитрий открыл дверь, и я на непослушных ногах вышла на лестницу. Ремень сумки соскользнул с плеча, квартира захлопнулась, пакет исчез из пальцев. Гнетущее чувство, что только что Лёня навсегда попрощался со мной, царапало изнутри похожими на кинжалы когтями.

Внедорожник мигнул огоньками, сигнализация пикнула. Остановившись на полпути между машиной и подъездом, я повернулась. Рядом курлыкали голуби, позади, с площадки, доносились детские голоса. Я всё-таки проглотила слёзы. Дошла до машины и уселась внутрь. Дима завёл двигатель: всё в гробовой тишине. Склонив голову на бок, в детском кресле спал Платошка, Альма лежала рядом.

Мы опять проехали мимо магазинчика с разбитыми окнами, мимо серых домов и бросающих на газоны тень деревьев. Мимо улиц, по которым я ходила когда-то и по которым, может быть, уже не пройдусь никогда.Желания остаться не было, только чем ближе мы подъезжали к черте, за которой начиналась новая жизнь, тем горше был её привкус. И в момент, когда мы проехали щит, слёзы потекли по щекам.

— Он прощался со мной, — я зарыдала. Неожиданно для самой себя – в голос, не в силах больше сдерживаться. – Он попрощался со мной, ты понимаешь? Лёня, он…

— Тихо, Ника, — на колено мне опустилась рука.

Я замотала головой. Прижала ладонь ко рту, но это не помогло.

— Он ведь эти деньги…

Дима сбросил скорость. Мы прижались к обочине, и он вышел из внедорожника. Открыл дверь с моей стороны и буквально выволок меня на улицу.

— Тихо, — прижал к себе. Накрыл ладонью мою голову и повторил: — Тихо. Напугаешь Платона.

Но тихо у меня не получилось. Уткнувшись Дмитрию в грудь, я зашлась плачем. Вдалеке всё ещё был виден щит, только это уже ничего не значило. Я знала, что не вернусь. Что больше у меня нет ни дома, ни родного города, ни жизни, к которой я привыкла. Всё, что у меня есть – паспорт с печатью о регистрации брака. И мужчина, настоящее имя которого я узнала несколько часов назад. Что ещё? Ещё крошка внутри и младший брат. Вот и всё.

— Вот и всё, — погладил меня Дима по плечам. – Успокоилась?

Я и правда немного успокоилась. Но его «вот и всё» ударило меня под дых. Плечи задрожали, и я, уткнувшись в Диму лбом, закрыла глаза. Вот и всё.

Вероника

В Москву мы приехали уже в сумерках. Давным-давно я была здесь вместе с папой, но воспоминания о городе давно стёрлись из памяти. Платон с восторгом рассматривал яркие витрины, то и дело задавал вопросы, а я не чувствовала ни радости, ни эйфории.

— И как тебе?

— Красиво.

Я всё-таки засмотрелась на высотное здание. Мы проезжали по набережной, вдоль которой шли две девушки в лёгких платьях. Самые обычные девушки в самых обычных платьях, но разница ощущалась. Я – девчонка из провинциального городка, они если и не москвички, то прожили здесь довольно долго, чтобы ничем не отличаться от них.

— Это же столица… — вздохнула, покрутила кольцо на пальце.

— Я не про Москву. Как тебе быть Богом хотя бы для самой себя, Ника? – небрежно ведя машину одной рукой, Дмитрий повернул голову ко мне. — Трудное решение, правда? Но ты его приняла. Ты ведь могла остаться.

— Не могла, — возразила, подсознательно понимая, что это ложь.

— Могла.

Я опять уставилась на набережную, на виднеющийся впереди мост.

Могла или нет, уже не важно. Так хотелось вернуться в детство, в то время, когда что делать решали родители. И ответственность несли тоже они. Хотелось ещё немного побыть ребёнком. В одиннадцать я так сильно мечтала стать взрослой, а теперь многое бы отдала за день абсолютного детства.

— А когда мы пойдём на Красную площадь? – громко спросил Платон.

— Как только отдохнём и решим все дела, — отозвался Дима. – Тебе ещё нужно вещи разобрать, не забыл?

— Не забыл, — брат дотянулся до Альмы и положил на колени. – А мы там встретим президента? Я смогу пожать ему руку?

Дима хмыкнул. Взглядом передал мне эстафетную палочку права ответить на вопрос. Только что он резанул по живому, а сейчас в уголках его губ играла усмешка.

— Нет, Платон, — устало отозвалась я. – У президента свои дела. Ему не до тебя.

Разочарованно вздохнув, брат прилип к окну. Я опустила голову. Ноготь на указательном пальце обломился, на среднем был большой заусенец. Если бы не мужчина рядом, я бы отгрызла его. И ещё один поменьше на другой руке.

— Могла бы придумать что-нибудь получше, — мы притормозили перед поворотом. Пропустили выезжающую из двора машину. – Зачем было парня расстраивать?

— Тебе надо, ты и придумывай.

Достав из бардачка бутылку воды, отпила немного. Тут же валялся шоколадный батончик, купленный на заправке ещё несколько часов назад. Но есть так и не хотелось. Всё на той же заправке Дима и Платон с аппетитом умяли по сэндвичу, а я смотрела в окно, пила чай с мятой и не могла избавиться от стоящих в глазах слёз.

— Я в туалет хочу, — заканючил брат.

— Сильно? – оглянулась на него. Он закивал. Интересно, этот день когда-нибудь кончится? – Дим, мы можем где-нибудь остановиться?

— Можем.

Пояснений не последовало. Пришлось ограничиться этим не вполне обнадёживающим «можем».

— Потерпишь немного? – брату. Он опять кивнул.

Не прошло и минуты, как перед нами возник обнесённый забором дом. Проехав через поднявшийся как по команде шлагбаум, мы оказались в зелёном дворе. Дом был невысокий по столичным меркам – этажей семь, может быть, девять. Я успела разглядеть во дворе качели и огромную детскую горку, кусты начинающей зацветать сирени и низкие фонари возле скамеек.