в этот момент думают только о себе, а не о других. Может она хотела показать нашему Директору как сдружилась с нами, – Эмма с радостью подхватила новую тему, зная, что не все ее проблемы нуждаются в обсуждении.

– Да, я не об этом! Мне кажется, она из тех людей, которые не умеют молчать. Они не знакомы с тишиной, молчанием и покоем. Мне кажется, Лиза, простите Елизавета, именно такая. Когда возникает секундная пауза, в ее голове тут же загорается красная лампочка и слова сами вырываются из ее уст. Бред окутывает тебя, напрягает мозг. Я встретил однажды такого парня, ему было девятнадцать, я думал, он перерастет. Потом, через пару месяцев, я встретил другого парня, лет тридцати. И понял, что с первым, наверное, ничего не произойдет. Но смотря на Лизу, в ее тридцать пять, я понимаю, что бессмысленно ждать изменений в человеке. Они не меняются.

– А их ли это вина? – она была немного смущена суждениям Эрика. – Не кажется тебе, что ты немного суров или просто расстроен?!

– Но я не выхожу за рамки. – он почти всегда говорил, что думал, а думал он порой чересчур прямолинейно. – Я не выдаю чьих-то секретов. Я озвучиваю лишь то, что люди боятся услышать. При этом я же не лезу в чужую жизнь, если только кто-то не попросит моего совета. Это моя взрослая жизнь и она мне нравится.

– О, Эрик, о таком мало кому скажешь, и мало кто поймет. – он нравился Эмме немного больше, чем она себе позволяла.

* * *

Одной холодной мартовской ночью, в маленьком холле пятого корпуса, в клинике без адреса и почтового индекса, в центре густых и смертельных джунглей зажегся не смелый костер. В любой момент он мог быть растоптан, залит водой, он мог привлечь хищников. Но именно этот костер грел сильнее огромного пламени, разжигаемого в день весеннего равноденствия на центральной площади старого города Мирабель.

* * *

– А может закрыться в чулане и поплакать, – Эмма посмотрела на серую дверь в конце зала с надписью «Не входить».

– А может не надо.

– И ты даже не спросишь почему? – она поджала ноги, натянув до щиколоток растянутую мужскую футболку.

– А что тут спрашивать. Я и так знаю почему.

«Я тоже больше не могу. Мне тоже бывает страшно», – хотел сказать Эрик, но не сказал.

– Я понимаю тебя. Доверься мне, – произнёс он еле слышно.

4

– А что случилось? – Констанция стояла на скользких ступеньках с шерстяной оранжевой шапкой на голове.

– Когда я ее увидел, она была уже на грани. – ответил Том подавляя слезы.

– А ее можно было спасти?

– Думаю, нет. Я тряс ее, но она молчала. Ее глаза смотрели куда-то далеко сквозь меня. Мне кажется, она не хотела уходить, но и остаться не могла. Я прошептал, что скоро вернусь и убежал за помощью. Когда я вернулся, ее уже не было. Я обежал всё вокруг и вот я здесь с тобой на крыльце.

Констанция выпустила пар изо рта, наблюдая как он испаряется в желтом свете фонаря. Том, постояв с ней еще немного, поднялся к себе.

* * *

Эрик принес Эмму на крыльцо ближе к восьми часам. Она была мертва. Ее голову покрывал зеленый шёлковый платок, подаренный им ей на день рождения. Он положил ее на ступеньки, накрыл своей коричневой кожаной курткой и сел рядом.

Прошел час. На улице стемнело и похолодало. За это время, к ним два раза подходил Директор. Он нервничал из-за происшедшего, такое за его практику случалось впервые, и он очень не хотел, чтобы это повлияло на его репутацию. Доктор Швит пришел к часам девяти и сказал, что машина из крематория приедет через пару минут. Еще через пару минут, Констанция положила руку Эрику на плечо, сказав, что уходит. Она была уже на последней ступеньке, когда услышала:

– А давно ли ты была счастлива, Констанс? Так, по-настоящему?

Она задержалась на пару секунд, но не повернув головы, молча зашла в здание.

Чуть позже в клинике было принято решение организовать встречу для всех желающих. На нее пришли те, кто переживал из-за случившегося, те, кто хотел переживать и кому было просто любопытно. Она проходила в основном зале центрального здания, там, где мраморным был, не только пол, но даже стены и потолок. Там, где людей величественно встречали четыре круглые колоны, а по бокам – золотистые диваны. У каждого дивана стоял стеклянный позолоченный столик квадратной формы с фарфоровой египетской кошкой в центре.

На экстренной встрече присутствовали корреспонденты и фотографы, наспех найденные в Мирабель. С верхних этажей были спущены лучшие стулья. Всё, тем холодным апрельским вечером, делалось для того, чтобы Директор мог показать общественности своевременную работу, проведенную с пациентами.

Прежде чем началась официальная часть, в тишине огромного мраморного зала слышалось только легкое всхлипывание некоторых пациентов и громкое урчание голодных желудков. Половина второго и пятого корпуса, а именно те, кто был частичным свидетелем смерти Эммы, от ужина отказались.

А на завтра ведь никто и не вспомнит о ней, расстроено думала Констанция, покусывая воротник растянутого на ней коричневого свитера. Все будут искать себя в местной газете, и пересказывать случившееся, не стесняясь приукрашивать событие. Она сидела в самом дальнем углу позади золотого дивана. Огромные входные двери с металлическими ручками не двигались. Напольные часы пробили одиннадцать. Безучастные лица присутствующих, их равнодушные вздохи наполняли мраморный зал, отравляя воздух. Констанция наблюдала за входной дверью, надеясь на увидеть Эрика. Несмотря на всю унизительность этой встречи, она верила, что оно могло принести кому-то пользу. Через четверть часа занудной речи директора, и следующего за ним монолога доктора Швита о психической патологии и суициде, Констанция решила уйти. Она накинула пальто, еще раз прошлась по залу глазами и вышла.

На территории клиники царила мертвая тишина. Исчезли охранники. В тусклом мерцании фонарей Констанция могла разглядеть лишь свои белые лакированные туфли, и исчезающие от соприкосновения с ними снежинки. Она сделала еще пару шагов, прежде чем сесть на зеленую скамейку у дерева, где еще пять часов назад висело тело Эммы. Реабилитационная клиника ВИК стояла на холме, окруженная двухметровой стеной, находящейся под постоянным напряжением. Но даже она не могла скрыть его манящую красоту огней города Мирабель.

5

До того, как попасть в клинику, Эмма жила в этом городе, она знала его наизусть. Он был тем, кто подарил ей мечты, и кто разбил ее юношеские надежды.

Жизнь в