В школе я был единственным учеником, у кого отец ушел из дому. Были дети из нормальных, полных, семей, были, дети, у которых родители жили раздельно, были, конечно, дети, чьи родители официально состояли в разводе, и, наконец, мой случай. Мое положение полностью отличалось от их положения. Мой отец просто ушел. У меня не было выходных, которые я мог бы провести с отцом, как дети разведенных родителей, не было двойных подарков на Рождество и на день рождения. Мой отец почти полностью исчез из моей жизни и завел себе где-то новую семью. Теперь у меня есть сводная сестра.

Мои родители, по сути, оказались детьми, так и не сумевшими стать взрослыми. Но зато они сумели сделать ребенка — меня. Вот я перед вами. Как в фильме «Крамер против Крамера». Я был уже взрослым, когда увидел этот фильм в первый раз, и весь сеанс заливался слезами, как теленок. Только в кино из семьи ушла мать.

Некоторое время мама укладывала меня в постель вместе с собой. Иногда я был счастлив, иногда, наоборот, мне от этого становилось плохо. Например, когда мама плакала по ночам. Она стискивала меня, прижимая к себе. И чем сильнее она плакала, тем сильнее прижимала. Я сейчас ощущаю на себе ее запах. Запах потной кожи. Я чувствовал, что задыхаюсь. Мне не хватало воздуха. Мама наваливалась на меня всем телом, придавливала своей грудью. Ее цепочка с распятием отпечатывалась на моей щеке. Мне было больно, но я молчал. Временами она целовала меня в голову, и я чувствовал, как ее слезы капали на мои волосы. Иногда среди рыданий она со злобой говорила о мужчинах, особенно о моем отце. Я был еще ребенком, и ее слова не задевали меня. Ей нравилось напоминать мне, что отец нас не любил и поэтому бросил. В конце концов я стал радоваться, когда ложился спать один, потому что начал бояться матери. К тому же я ощущал свое полное бессилие — я не мог помочь ей в ее положении. Мне страшно хотелось снова увидеть свою мать такой, какой она всегда была, Когда отец еще жил с нами, мне хотелось стать моим отцом.

Подрастая, я стал ощущать ответственность за сложившееся положение. Я старался не огорчать свою мать, не разочаровывать ее, я старался быть хорошим мальчиком, добрым сыном. С детских лет я всегда делал то, что надо было делать. Я боялся разбить надежды матери, я не хотел разочаровать свою учительницу, весь мир, Бога, наконец.

Довольно скоро я почувствовал себя взрослым. Но я был вынужден быть таким, каким меня хотели видеть, хотя в иных обстоятельствах я мог бы вырасти совсем другим.

У меня всегда было сильно развито чувство ответственности, я понимал, что не должен требовать многого, что я сам должен научиться устраивать свою жизнь, что нельзя никого беспокоить зря. Когда бабушка брала меня на руки, чтобы я опустил конверт в щель почтового ящика, для меня наступал ответственный момент. Я должен был с честью выдержать это испытание. Я волновался и боялся ошибиться, ведь было два ящика: городской и «По всем другим направлениям». У меня в памяти осталось четкое воспоминание о притягательности этой надписи: «По всем другим направлениям». Я представлял себе далекие страны. Когда я стану взрослым, обязательно поеду туда — по всем другим направлениям, обещал я себе. А пока я старался делать все как положено и никого не разочаровывать.

Потом я заметил, что мама перестала плакать по ночам. Она больше не придавливала меня своим телом. Прошло уже больше года с тех пор, как ушел отец.

Однажды ночью, когда я спал в ее постели, я проснулся и услышал, как она с кем-то говорит по телефону. Я не разобрал, о чем она говорила, но через несколько минут после того, как она положила трубку, она взяла меня на руки и отнесла в мою комнату. Уходя, она плотно закрыла дверь.

Немного погодя я услышал, как мама снова с кем-то разговаривает, но уже не по телефону, а в прихожей. До меня доносился мужской голос. Я поднялся и подкрался к двери — мне не терпелось посмотреть, кто к нам пришел. Я успел разглядеть его, когда они проходили в гостиную. Это был мужчина с усами.

Той ночью мне было страшно. Даже не знаю почему. Помню, что мне было страшно и я чувствовал себя одиноким. Мне было очень одиноко. Моя мать стала другой женщиной — далекой, словно ее отрезали от меня.

Однажды под Рождество мама привела меня в офис, где работала. Там отмечали праздник, среди прочих был и этот мужчина. Как выяснилось, он был ее начальником. Теперь они живут вместе.

Не могу сказать, связано ли это с уходом моего отца, но только людям я никогда не доверял, а особенно женщинам.

Мне тридцать пять лет. Мой отец умер, когда мне было двадцать пять. С матерью я почти не разговариваю. Мои отношения с родителями: отец меня бросил, а мать никогда меня не понимала.

Когда я узнал, что отец умер, что-то произошло во мне. Я не испытывал ни злости, ни горечи. Но в течение нескольких дней я жил в постоянном напряжении. Странно, он давно ушел от нас, но, когда человек отправляется в мир иной, трудно с этим примириться.

Довольно скоро после его смерти я стал жить один, а усатый мужчина окончательно переселился к моей матери.

Мать всегда была одержима чистотой. За обеденным столом я, как правило, сидел один, потому что мама, поставив передо мной тарелку, сразу же принималась мыть кастрюлю и плиту. У нас в доме полы и мебель сверкали как зеркало. Любой человек, по какой бы причине ни заходил, всегда слышал от моей матери одну и ту же фразу: «Извините за беспорядок». При этом я всегда оглядывался: все было в идеальном порядке. Я с детских лет ничего не пачкаю.

Время шло, и вот я стал подростком. Естественно, мне хотелось найти для себя свой угол, где дышалось бы свободнее, но мать продолжала относиться ко мне так, что я чувствовал себя кругом виноватым. Иногда я чувствовал свою вину еще до того, как она делала мне замечание. Ее чрезмерное внимание душило меня. Мать баловала меня, у меня было все, что нужно, но каждый раз она перечисляла свои заслуги в моем воспитании и образовании. И я попал в западню.

С матерью я постоянно ощущал свою неправоту. С годами я понял, что ее поведение было болезненным желанием привязать меня к себе из страха, что и я могу оставить ее.

Между мною и жизнью всегда стояла моя мать. Она не оставляла без внимания и порой убийственных комментариев любое мое действие Я не мог спокойно выпить стакан воды: «Помой потом стакан», я не мог спокойно войти в дом: «Сними ботинки… Положи на место… Не ложись на кровать. Погаси свет…» Когда я мылся в душе, она стучала в дверь: «Осторожней, не лей воды на пол». Или как вам такая фраза: «Кишечник надо очищать»? Страдая запорами, я слышал ее почти ежедневно. Эти бесконечные одергивания, сложившись в комплекс, преследуют меня и по сей день, и избавиться от них, боюсь, не так-то просто.

В тот вечер, когда я узнал, что мой отец умер, я решил приготовить себе ванну. Я не закрыл кран, и вскоре вода начала переливаться через край, но я даже не шевельнулся. Я неподвижно лежал и смотрел, как стекает вниз. Потом я полчаса вытирал пол. На меня это оказало терапевтическое воздействие — это был первый смелый поступок в моей жизни.

Через несколько дней после смерти отца меня вызвали к нотариусу на вскрытие завещания. Этот вызов меня удивил и потряс. Я не знал, что делать. Мне не хотелось идти туда, но я все же пошел. Кроме меня там были моя сводная сестра и ее мать — подруга моего отца. В комнате нотариуса, читавшего текст завещания, стояла такал тишина, что я вряд ли ее забуду. Отец оставил мне в наследство маленькую однокомнатную квартиру. Я сразу подумал, что они будут ненавидеть меня за это. Мне было стыдно, но я молчал.