Занавески были не задернуты – «чтобы не вызывать подозрений», объяснила потом Джули, – и спальню заливал солнечный свет. Мама лежала на подушках, руки ее скрывались под одеялом. Я думал, что она будет смотреть широко открытыми глазами в потолок, как мертвецы в кино, но глаза ее были полуприкрыты, словно она собиралась вздремнуть. На полу у кровати лежали ее книги и журналы, на прикроватной тумбочке все еще тикал будильник, стоял стакан с водой и лежал апельсин. Мы со Сью встали в изножье кровати, а Джули, взявшись за одеяло, попыталась накрыть им мамино лицо. Одеяло зацепилось за что-то и не поддавалось, потом дернулось и рывком поползло вверх, обнажив босые ноги матери – синевато-белые, с растопыренными пальцами. Мы со Сью снова хихикнули. Джули натянула одеяло на ноги, но тут наружу снова вылезла мамина голова. Теперь мы оба смеялись вовсю. Смеялась и Джули – сквозь стиснутые зубы, содрогаясь всем телом. Наконец она сумела накрыть маму полностью, отошла и встала рядом с нами. Одеяло окутало маму, словно статую, сквозь него прорисовывались очертания головы и плечей.

– Выглядит просто смешно, – сказала Сью.

– Ничего смешного! – отрезала Джули.

Сью потянулась вперед, чтобы откинуть одеяло и посмотреть на маму, но Джули ударила ее по руке и крикнула:

– Не трогай!

В этот миг позади нас распахнулась дверь и в спальню влетел Том, раскрасневшийся и запыхавшийся, – он был прямо с улицы.

Мы с Джули почти машинально схватили его за руки.

– Я хочу к маме! – потребовал он.

– Мама спит, – прошипели мы хором, – смотри, она спит!

Том, извернувшись, вырвался из наших рук.

– А почему вы тогда кричите? Ничего она не спит, правда, мам?

– Она спит очень-очень крепко, – попыталась объяснить Сью.

На миг мне подумалось, что так мы сможем объяснить Тому, что произошло, смерть – это просто очень глубокий сон. Но сами мы знали об этом не больше Тома, и он сразу почувствовал, что что-то не так.

– Мам! – завопил он и рванулся к кровати.

Я схватил его за руки.

– Нельзя! – сказал я.

Том пнул меня ногой, высвободился и проскользнул мимо Джули к изголовью кровати. Здесь он потерял равновесие, едва не упал, оперся о мамино плечо, скинул ботинки и бросил на нас торжествующий взгляд. Такие сцены случались и раньше, и порой Тому удавалось добиться своего. Я уже не рвался его оттаскивать: ладно, пусть сам все поймет, думал я, – мне просто было интересно, как это случится. Но едва Том откинул одеяло и полез к матери на кровать, Джули бросилась вперед и схватила его за плечо.

– Пойдем, – мягко проговорила она и потянула его с кровати.

– Не хочу! – взвыл, как обычно, Том и схватился за рукав маминой ночной рубашки.

Джули потянула сильнее, мама каким-то жутким, деревянным движением перевернулась на бок. Голова ее стукнулась о тумбочку, будильник и стакан с водой слетели на пол. Мамина голова повисла между кроватью и тумбочкой, и теперь мы увидели одну ее руку. Том умолк, застыл и безропотно, как слепой, позволил Джули увести себя прочь. Ушла и Сью – я не заметил когда. Я помедлил с минуту, думая, что, наверное, надо уложить тело на спину и прикрыть одеялом, как было. Я даже шагнул вперед, но мысль о том, что придется к ней прикоснуться, наполнила меня ужасом. Я выбежал из спальни, захлопнул за собой дверь, запер ее и сунул ключ в карман.

Том плакал, пока не уснул на диване внизу. Мы укрыли его полотенцем – подниматься наверх за одеялом никому не хотелось. Остаток вечера мы провели в гостиной, почти не разговаривая. Раз или два Сью начинала плакать и останавливалась, словно плач требовал от нее слишком больших усилий.

– Наверное, она умерла во сне, – произнесла Джули.

Мы со Сью кивнули, и пару минут спустя Сью прибавила:

– Значит, ей было не больно.

Теперь мы с Джули что-то пробормотали в знак согласия.

После долгого молчания я спросил:

– Есть не хотите?

Обе помотали головами. Я умирал от голода, но не хотел ужинать в одиночку – мне сейчас не хотелось ничего делать одному. Наконец они согласились что-нибудь съесть, и я принес хлеб, масло, мармелад и две пинты молока. За едой наконец завязался разговор. Джули сказала, что все узнала за две недели до моего дня рождения.

– Это когда ты стояла на руках, – сказал я.

– А ты пел «Зеленые рукава», – подхватила Сью. – А я что делала?

Этого мы не помнили, и Сью повторяла:

– Но я же помню, я тоже что-то сделала!

Пока я не сказал ей:

– Ну ладно, хватит.

Вскоре после полуночи наше маленькое стадо поднялось наверх. Джули шла первой, я нес на руках Тома. На первом этаже мы остановились, сгрудились в кучку и постарались побыстрее и потише проскользнуть мимо маминой двери. Было так тихо, что, казалось, можно расслышать тиканье будильника, и я радовался, что дверь заперта. Мы уложили Тома в постель – он даже не проснулся. Девочки по молчаливому обоюдному согласию легли в одной спальне. Я ушел к себе, лег в кровать и с полчаса вертелся с боку на бок, пытаясь прогнать одолевающие меня мысли и картины. Наконец я отправился в спальню к Тому, взял его на руки и понес к себе. В спальне Джули все еще горел свет. Я уложил брата к себе в постель, обнял его и заснул.

Вечером следующего дня Сью спросила:

– Наверное, надо кому-то рассказать?

Мы сидели вокруг каменной горки. Весь день мы провели в саду: жара стояла страшная, к тому же нас пугал дом за нашими спинами, хмурый фасад которого словно окутывала уже не задумчивость, а тяжелый сон. С утра мы поругались из-за купальника Джули. Сью считала, что после всего случившегося нехорошо загорать в купальнике.

– Какая разница, – сказал я.

Сью сказала:

– Раз Джули надела купальник, значит, ей наплевать, что мама умерла.

Том снова заревел, а Джули вернулась в дом и переоделась. Я весь день листал старые комиксы, свои и Тома. Порой мне казалось, что мы сидим в ожидании чего-то ужасного, и тут же я вспоминал, что ужасное уже случилось. Сью листала свои книжки, иногда принимаясь тихо всхлипывать. Джули, сидя на верху горки, собирала в горсть камешки, подбрасывала их и ловила. Ее раздражал Том: он то хныкал и требовал внимания, то принимался играть, как будто ничего не случилось. Один раз попытался забраться к Джули на колени, и я услышал, как, сталкивая его, она говорит тихо: «Уйди. Пожалуйста, уйди!» Тогда я подозвал его к себе и стал читать ему вслух комикс.

Когда Сью задала этот вопрос, Джули быстро подняла на нее глаза и отвернулась.

– Если мы кому-нибудь скажем… – начал я и замолчал.

– Надо сказать, чтобы ее похоронили, – сказала Сью.

Я покосился на Джули. Она смотрела мимо нас, мимо сада – вдаль, через пустырь, на квартал блочных многоэтажек.