дверь за ней захлопнулась, Костя усмехнулся и озорно подмигнул Геннадию.

— Разве Танюшка даст нам умереть с голоду? — И, посерьезнев, добавил: — А вообще, други-приятели, надо кончать с бесхозяйственностью... Получаем столько денег, а за душой иногда ни копейки. Так дальше не годится. Верно?

— Верно... Только об этом мы уже не раз говорили, а проку никакого, — погрустнел Завьялов.

— Так что же ты предлагаешь?

Шофер колебался, не зная, что сказать.

— Жениться всем надо... — ответил Семен и снова надолго замолчал.

Мужчина засмеялся.

— Наверное, ребята, Семен прав... — Он смахнул с рубашки тополиный пух. поправил воротничок. — Ну, ладно. Потопаю и я... До свидания!

— Всего доброго, Олег Викторович! — Шарыкин проводил его уважительным взглядом. — Это — Капустин, главный механик экспедиции и внештатный тренер по волейболу, — пояснил он Рябинину. — В радиотехнике — бог! Здорово разбирается в схемах... Если б не он, я бы, пожалуй, вчера не отремонтировал сам меткоотбиватель — повез бы в город. А он за полчаса сделал. Голова!

Пока Шарыкин и капитан играли в карты, Тополевский сходил в магазин и купил сушеной картошки. Завьялов поставил варить суп, а Тополевский вытащил из кармана штанов большой складной нож с выжженными на деревянной рукоятке буквами «С. Т.» и принялся резать хлеб...

Вскоре суп был готов. На столе появились тарелки, ложки и синие пластмассовые стаканчики. Семен пригласил всех ужинать.

Костя достал из своего чемодана бутылку портвейна и стал наполнять стаканчики. Рябинин хотел сходить в магазин и тоже взять какого-либо вина — неловко ведь как-то, все угощают, — но его не пустили.

— Сидите, Борис Николаевич... Вы наш гость, а гостям не положено что-либо приносить с собой. У нас это — закон! — произнес, став решительно у двери, Шарыкин, и капитан вынужден был согласиться.

Костя подошел к столу и поднял стаканчик.

— Ну... за знакомство, Борис Николаевич!

...Ушел капитан от геофизиков в полночь.

На улице было тепло и тихо. На столбах горели под железными шляпами уличные фонари, их окружали облачка комаров. В соседнем дворе заливалась собака.

Капитан медленно шел улицей... Итак, сегодня ему удалось познакомиться со всеми геофизиками. Симпатичная девушка эта Таня Березникова, очень даже симпатичная... Впрочем, к черту эмоции! У него сейчас не должно быть никаких симпатий и антипатий. Он — контрразведчик, и главное для него — трезвый, холодный ум... Через три дня геофизики начнут проводить на скважинах каротаж... Как он будет действовать? Что предпримет?

9

Утром Рябинин пришел к Боголюбову в контору.

— Мне бы хотелось. Иван Васильевич, побыть здесь одному. Чтоб никто сюда не заходил. Вы извините...

— Понимаю, Борис Николаевич.

Начальник экспедиции торопливо спрятал в карман пиджака лежащие на столе папиросы, взял блокнот и авторучку. Что же нового известно Рябинину, почему он молчит? Не хочет говорить или не может?

— Вот вам ключ, Борис Николаевич... Закрывайтесь, вам никто не будет мешать. А я перейду в первую комнату, где совещания проводятся...

Рябинин кивнул и, когда начальник экспедиции вышел, запер изнутри комнату на ключ. Затем вынул складную лупу и фотоснимки, которые были отпечатаны по найденной у Шнейдера микропленке. Достал из красной папки контрольную каротажную диаграмму по 607-й скважине. Рядом с ней положил диаграмму по этой же скважине, полученную 22 июня, и три копии с нее — одну «кальку» и две «синьки». Взяв лупу, капитан долго изучал их, водил увеличительным стеклом по ним, подносил к окну, нюхал зачем-то...

Так прошло часа полтора. Наконец капитан удовлетворенно хлопнул ладонью по колену, спрятал фотографии во внутренний карман пиджака, а диаграммы — в красную папку. Открыл ключом дверь и вошел в смежную комнату.

Боголюбов сидел за столом и писал месячный отчет по экспедиции.

— Извините, Иван Васильевич... У меня к вам есть несколько вопросов, — произнес Рябинин, подходя к столу.

— Пожалуйста, Борис Николаевич.

— Скажите, кому Шарыкин сдает каротажные диаграммы, когда возвращается с участка?

— Каждую каротажную диаграмму, полученную в поле, он сразу же отдает под расписку интерпретатору геофизического отряда Березниковой. Березникова переносит с подлинника на кальку каротажную кривую, затем закладывает кальку в светокопировальный станок и получает две «отсинькованные» копии, или, попросту, — «синьки». Все это сдается в спецчасть и хранится в сейфе.

— Геологическую колонку на подлинник каротажной диаграммы наносят в конторе? Точнее: «стратиграфическую» колонку?

— Да. Это тоже делает Березникова.

— В конторе у геофизиков отдельная комната?

— Угадали.

— Где она расположена?

— Внизу, на первом этаже... Третья дверь направо, если входить с улицы.

— Кто туда заходит? Кроме геофизиков, разумеется.

— Я... и Вадим Никулин... Больше никто.

Рябинин удовлетворенно крякнул и, поблагодарив начальника экспедиции, снова направился в смежную комнату. Здесь он опять вытащил лупу и принялся внимательно рассматривать подлинники каротажных диаграмм и их копии... После этого подошел к окну, закурил. По палево-желтому укатанному грейдеру старенький трактор, постреливая из трубы бурыми колечками дыма, тащил деревянный копер буровой вышки. Сзади копра бежали собаки, заливаясь неистовым лаем...

Капитан рассеянно смотрел на все это. Что же получается? Шарыкин сдает Березниковой подлинники диаграмм без «стратиграфических колонок» — она их наносит в конторе. А на каждом из четырех снимков, сделанных по микропленке Шнейдера, есть «стратиграфические колонки». Следовательно, фотографировали не в поле, а в конторе. Это раз... Затем далее. Если сравнивать фотоснимки и подлинники, то можно заметить, что на подлинниках геофизические кривые более плавные и толщина их повсюду одна и та же; на фотоснимках же отчетливо видны в лупу неодинаковая толщина каротажной кривой, разные ее наклоны и места переходов. Кроме того — и это важнее всего! — на фотоснимках нет цифровой сетки, которая есть на подлинниках. Отсюда вывод: фотографировали не с подлинника, а с копии... А поскольку все «синьки» покрыты мелкими светло-коричневыми пятнышками, — светочувствительная бумага, очевидно, не очень хорошая, а фотоснимки получились очень хорошими и чистыми, — то выходит, что фотографировали не с «синек», а с «калек»...

Рябинин долго стоял у окна, еще и еще раз повторял свои выводы, пытаясь найти в них слабое звено... Однако получалось все стройно, каждая деталь подкреплялась фактами. А это уже много значит... Итак: снимки сделаны в конторе, с «калек».

Вечером, когда закончился рабочий день и контора опустела, Рябинин взял в спецчасти ключ от комнаты геофизиков и в присутствии начальника охранной команды экспедиции лейтенанта Захарова снял с замочной скважины пластилин, на котором отчетливо была видна печать,