У Холли все плыло перед глазами.

– Но…

– Если хочешь сделать то же самое, я посоветовал бы тебе переодеться. Подбери что-нибудь, подходящее для вечеринки с коктейлем на Манхэттене и для гулянки на Ибице, – сладким голосом протянул он. – Сомневаюсь, что в таком виде, как сейчас, тебе удастся завлечь какого-нибудь туриста. А ведь ты предпочитаешь именно их.

– Позволь мне убедиться, что я правильно тебя поняла. – Холли была бледна, и это Тео тоже нравилось. Он хотел причинить ей боль. И ей было больно. Ситуация вроде бы выровнялась – после стольких-то лет. – Я только что сказала, что нашу разлуку спровоцировала моя кошмарная ложь, и даже объяснила, почему я это сделала, а ты собираешься в ночной клуб, чтобы подцепить кого-нибудь?

Тео улыбнулся с искренним удовольствием, в первый раз с тех пор, как к нему в кабинет вторглась секретарша и сообщила, что Холли хочет говорить с ним по видеосвязи. Это швырнуло его обратно в их запутанное прошлое, к которому он избегал возвращаться даже мысленно.

Холли заслужила и не такое. Он наконец-то покончил с ней.

– Ты совершенно правильно все поняла, – кивнул Тео. – Но не стоит хмуриться. Мне абсолютно все равно, чем ты занимаешься. Можешь даже пойти со мной и посмотреть, как я буду развлекаться.

Холли стояла в лобби еще долго. Ее спина была прижата к мраморной колонне, холода которой она не чувствовала. Сердце с каждым ударом все глубже падало в какую-то бездонную пропасть, и она никак не могла выровнять дыхание, будто бежала целый день.

Тео не вернулся. Как и четыре года назад, он за ней не пришел. Наверное, не стоило удивляться, тем не менее Холли не могла в это поверить и вспоминала, как закончился их разговор.

Тео ждал ее ответа, а она продолжала молча смотреть на него, без единой мысли в голове, чувствуя, что сама превращается в камень. Его улыбка стала шире, и это задело Холли нестерпимо больно.

– Как тебе будет угодно, – низким голосом учтиво произнес он. Это прозвучало как насмешка.

Тео снова рассмеялся, после чего повернулся и зашагал прочь от нее, в теплую испанскую ночь.

Холли понадобилась масса времени, чтобы признать тот факт, что Тео в самом деле ее оставил. Когда это произошло, и ей стало тяжело дышать, она сказала себе, что душившее ее чувство – это гнев. Праведное возмущение. Четыре года ей было плохо от того, как она обошлась с Тео, хотя на самом деле он был тем еще негодяем. Так о нем отзывались конкуренты, когда он расправлялся с ними.

К тому времени, когда она вернулась в свой отель, в уютный «Харрингтон», расположенный в Готическом районе Барселоны, Холли исчерпала все средства, пытаясь убедить себя, что она злится из-за Тео. На самом деле она была зла на себя.

– А что ты ожидала? – с горечью спросила она себя, направляясь к входной двери отеля и не отдавая себе отчета в том, что говорит достаточно громко.

Швейцар удивленно поднял бровь, глядя на нее. Холли сдержанно улыбнулась и зашла внутрь.

«Харрингтон» был меньше, чем «Чатсфилд» и походил скорее на небольшую, по-домашнему милую церквушку, нежели на строгий величественный собор. Ей сразу же стало комфортно в «Харрингтоне», когда она въехала сюда прошлым вечером, чего не было в роскошном «Чатсфилде» даже с Тео. Однако выкинуть из головы чертов номер для новобрачных Холли не могла. Она-то думала, это умный поступок. Способ продемонстрировать, что она держит Тео на крючке. Хотя, если честно, молодая женщина надеялась, что какое-нибудь отдаленное эхо проведенного вместе времени смягчит его.

Но все стало только хуже.

Мысли о Тео всколыхнули воспоминания о проведенном там вместе с ним месяце. Они захлестнули Холли, как волны во время шторма, мощные, несущие смерть и разрушение. Они разбередили раны, принесли боль, заставили ее снова желать Тео и напомнили об одиночестве. Она четыре года искала способ добиться встречи с ним, наконец сказала ему правду, однако все еще оставалась одна.

Холли не знала, с чем связано растущее внутри давление, грозившее взорваться и разнести ее на куски в сдержанном и элегантном лобби «Харрингтона». Однако она хорошо понимала, что ей нужно поскорее спрятаться от посторонних глаз. В мире нет ни одного свободного от папарацци места. Не тогда, когда речь заходит о Тео, а ведь она по-прежнему носит его фамилию. Пока носит… Холли убеждала себя, что это еще один способ давить на Тео, но правда была очевидна, а посему можно было перестать притворяться хотя бы перед собой.

Она оставила его имя, потому что не хотела его отпускать.

«Имя Тео еще не означает, что ты принадлежишь ему, – произнес ей негромкий голос, снова напомнивший ей отца. Громкое рыдание едва не вырвалось у нее из горла прямо в ярко освещенном лобби. – Ты когда-то принадлежала. Но ты, малютка, решила побегать».

Только сейчас, когда Холли очутилась в окружении обломков своего брака, ей пришло в голову, что она не знала, какова была жизнь Тео, как он провел эти годы.

А она жила одна, скучая, и должна была бы с этим свыкнуться.

Холли поднялась в свой уютный номер, устало разделась в спальне, положила платье на кровать, выдернула шпильки из прически и тряхнула головой. Тяжелая масса волос окутала ее. И только в этот момент у нее возникло ощущение, что дыхание выровнялось и стало легче дышать, а ужасное, грозящее задушить ее чувство ослабло.

Хотя бы на мгновение.

Взгляд на маленькие золотые часики на руке показал, что сейчас меньше чем половина одиннадцатого. Холли напомнила себе, что ее организму нужно восстановить силы, как бывало всегда, когда она совершала долгий, утомительный перелет из Техаса в Европу. Она позвонила в кухню отеля и заказала поздний ужин. Холли продолжала сваливать вину за то, что произошло, и за собственную неконтролируемую реакцию на Тео на изменение часовых поясов и на вино, которое она пила, ожидая его появления.

«Завтра мне будет лучше», – внушала она себе. Холли поступала так всю жизнь: когда изо всех сил старалась помочь отцу сохранить их старое ранчо, хотя само по себе оно не представляло ценности; когда она наконец признала тот факт, что ее мать, сбежавшая со звездой родео средней величины, когда ей было шесть лет, не собирается возвращаться и загладить свою вину.

Она точно так же убеждала себя в первые дни после того, как оставила Тео и покинула Грецию, думая, что это ее убьет, – настолько невыносимой была терзавшая женщину боль. И пусть новый день не слишком смягчал эту боль, Холли, стиснув зубы, ждала, что когда-нибудь облегчение наступит. Правило жизни, которое она для себя вывела, в том и заключалось: держаться и верить, что когда-нибудь станет лучше, пусть даже для этого необходимо подождать.

Почему бы этому правилу не сработать и сейчас?

Холли съела изысканный ужин, который ей принесли, сидя на маленьком балконе, окруженная магией ночной Барселоны. Жизнь и ритм этого города ощущались и ночью. Она даже могла сказать, какой у них вкус. Холли закрыла глаза, откинула голову назад и позволила городу заключить ее в невидимые объятия. Отведав восхитительные блюда местной кухни, чей вкус не могли заглушить даже потрясения сегодняшнего дня, она опустилась в роскошную ванну на ножках в виде когтистых лап и позволила себе лежать в ней, пока не вернулось некое подобие спокойствия, а кожа не сморщилась от влаги.