которого центральные царства найдут должное применение примитивной варварской периферии: «В том, что Небо укрывает, а Земля взращивает, есть предельно прекрасное и есть бесконечно полезное. Тем, что прекрасно, украшают мудрость и добродетель, а тем, что полезно, кормят народ, и таким образом наступают покой и счастье. Это и есть Великий порядок» («Сюнь-цзы», 9–14)[16]. Племена и кочевые народы, которые окружали срединные земли Китая, иногда сравнивались с животными: они принадлежали к биосфере, в которой живые существа питались сырым мясом, а не приготовленным зерном, одевались в звериные шкуры и говорили на странных языках, напоминавших звуки, издаваемые зверьем и птицей.

При этом подразумевалось, что те, кто отказывается преобразиться под цивилизующим влиянием китайской власти, обречены на исчезновение с карты мира. Многие китайские мыслители поясняли очеловечивающее влияние цивилизации, культуры (а позже и империи), обособляя друг от друга центральные земли и окраинную периферию. В этом биполярном видении мир делился на «внутреннее» и «внешнее». Конечно, в значительной степени это предопределялось особенностями восприятия или политической риторикой. Символический ареал Поднебесной и ее реальная власть и влияние редко совпадали полностью. Воображаемая география запечатлевалась в императорских парках и описывалась в поэтических произведениях уже в эпоху Хань. Таким образом, разум в своих странствиях мог выходить далеко за пределы физически зримого мира. Хорошие примеры того, как работает географическое воображение, можно увидеть в «Каталоге гор и морей» («Шань хай цзин»). Этот любопытный трактат ведет читателя по миру, предлагая описания неведомых созданий и мест, которые, как считалось, мог видеть легендарный Юй Великий — этот герой путешествовал по землям, которым предстояло стать Китаем, после того как спас их от затопления при разливе реки Хуанхэ. Каждый уголок мира являет смешение людей, духов, животных и прочих диковин, наряду с реальными и мифическими достопримечательностями:

В Великой пустыне находится гора Бутин. Там кончается река Блестящая. [Там] есть люди о трех туловищах. Жена Предка Выдающегося (Цзюнь) Небесная дева (Эхуан) родила [людей] царства Трехтуловищных. [Они принадлежат] к роду Тао, питаются просом, приручают четырех птиц. [Там] есть [священный] омут. Он квадратный, от четырех [его] углов расходятся дороги. Северная подходит к Черной речке, южная — к Великой пустыне. Северная часть [омута] называется Пучина Малого Покоя. Южная часть называется Пучина Исхода. Здесь купается Шунь («Шань хай цзин»)[17].

Хотя воображаемые места берут начало из мифов и легенд, само описание чуждых земель и невиданных созданий воспринималось как способ управлять ими. Назвать — значит объяснить, даже если вам вряд ли посчастливится увидеть эти неведомые края и их обитателей своими глазами.

Самое древнее географическое описание Китая можно найти в тексте, известном как «Дары Юя» («Юй гун»), который якобы был создан в легендарную эпоху императоров Яо и Юя, но, скорее всего, датируется примерно IV в. до н. э. Он подразделяет все известные земли на девять провинций, или территорий, и рисует пеструю картину населяющих их народов, а также подношений, направляемых этими народами ко двору. К III в. до н. э. возникла еще одна версия китайской географии, представленная в теориях философа-натуралиста Цзоу Яня (305–?240 гг. до н. э.). В его интерпретации территории, называемые Срединными царствами, совокупно составляли один регион из 81, на которые распадался мир. Часть суши, занимаемая Срединными царствами, была частью «Красного божественного острова», который, в свою очередь, состоял из «девяти земель». За его пределами лежали восемь других континентов, окруженных небольшими морями, не позволявшими людям и животным переходить с одного континента на другой. Таким образом, Китай составлял девятую часть одного из девяти крупных континентов.

После знакомства с этими географическими картинами начинаешь понимать, что порядок, согласно китайскому воззрению на мир, в конечном счете исходит из центра, а все регионы, материальные богатства и люди естественным образом тяготеют к цивилизованному сердцу страны. Мир, таким образом, распадается на радиальные или циркулярные зоны, концентрирующиеся вокруг господствующего центра. На практике, впрочем, актуальная китайская география классического периода была менее причудливой, поскольку на нее влияли социально-политические, культурные и экономические факторы. Русло реки Хуанхэ, по сути, делило Китай на две основные сферы влияния. Запад, «лежащий за горными перевалами», традиционно находился под властью воинственного государства Цинь. Государства, разбросанные к востоку от Хуанхэ, взращивали самые яркие философские, литературные и административные таланты Китая. К югу располагался бассейн реки Янцзы, в котором развивалась самобытная южная культура. Свободное перемещение людей и товаров было ограничено — как и в современном Китае, где регистрация граждан по месту жительства остается обязательной. Чтобы беспрепятственно преодолевать внутренние и внешние кордоны, путешественникам требовались специальные разрешения и паспорта. Иначе говоря, в самые важные для становления китайской мысли времена Китай географически ограничивался относительно небольшой областью, лежащей между Хуанхэ на севере и Янцзы на юге.

Язык и письменность

Сегодня китайская иероглифическая письменность известна по всему миру более, чем когда-либо прежде. Именно она ассоциируется в нашем сознании с образом Китая. Китайские иероглифы смотрят на нас с неоновых вывесок торговых центров, из ресторанных меню, со всплывающих баннеров в интернете, с рекламных щитов на стадионах, со спортивной формы известных команд, с татуировок на подтянутых молодых телах. С тех пор как письменность сделалась единообразной, иероглиф стал безошибочным символом всего китайского. Письменный китайский на протяжении веков и до сегодняшнего дня функционировал как lingua franca: он обеспечивал коммуникацию китайских сообществ, разделенных географическим или социальным положением, а также спецификой местных диалектов. Устный и письменный китайский действуют в разных регистрах. С одной стороны, письменный язык позволяет лишь читать, но не говорить и не общаться устно; с другой стороны, тот, кто владеет устным языком, но не письменностью, лишен доступа к огромному спектру смыслов. На протяжении всей китайской истории освоение письменного языка возвышало его носителей. Ни в какой другой культуре письменность не была столь органично и неразрывно встроена в само ядро социальной, интеллектуальной и религиозной жизни.

Изобретение письменности принимается специалистами за ту точку, с которой начинается отсчет истории того или иного народа. Если бы возраст культуры измерялся, исходя из древности ее письма, то Китай считался бы одним из младших членов мировой цивилизации. В конце концов, гадальные кости Шан появились только около 1200 г. до н. э., то есть почти на две тысячи лет позже появления письменности в Египте и Месопотамии. Но, разумеется, китайская цивилизация намного старше, чем ее письменные памятники: ее неолитическое происхождение можно проследить до пятого тысячелетия до н. э. Чтобы оценить всю ту власть и весь тот престиж, которые привносились в китайское сознание письменностью и иероглификой, нужно понимать, что для древних китайцев письменные знаки были не просто выдуманным кодом; считалось, что китайское письмо порождено самой природой.

Согласно легендам, иероглифы возникли из естественных явлений. По версии, сохраненной в одном из