Я подчинился, сначала против воли. Мне показалось, что заставлять себя вспоминать каникулы, как раз когда ты их лишен, особенно мучительно. Однако слова выстраивались на бумаге и постепенно увлекали меня за собой так же, как перед этим штрихи моего рисунка. В моем тексте появилась бухта со сверкающей голубой водой, зелено-фиолетовая подводная растительность, медленно извивающаяся под отблесками неба, и резвящаяся у поверхности кефаль. Просто выписывая чернилами буквы, я выводил на сцену косяки полупрозрачных атерин, синие спинки сардин, пучину океана с разбросанными в ней морскими звездами, морских ежей с их звучным потрескиванием. Я освободился из заточения, плавая в центре вселенной, которую изображал. Все зловредные правила грамматики, раньше заставлявшие меня страдать, растворялись в гармонии подводных ландшафтов. Фигуры стиля, которыми нас доставал учитель французского, на глубине оживали: спрятавшийся в подводной скале осьминог становился метафорой голубой бездны; в свою очередь, угорь забивался в свою пещерку, словно эвфемизм, высовывая наружу только морду. Сарпы выстраивались друг за дружкой как анафоры, а крошечная глазчатая зеленушка притворялась страшной и играла роль гиперболы. Я испытывал законную гордость, плывя по волнам поэзии и извлекая ее из воды, чтобы разместить на листке в клетку. И был счастлив, делясь этой поэзией.

Однако оказалось, что я поверял ее лишь бумаге. Как только мы сдали сочинения, воспитатель механически сложил листки в стопку и, даже не заглянув в них, скомкал и выбросил в корзину.

Нужно продержаться больше десяти месяцев, сказал я себе, выходя из класса. К счастью, вернутся холода, а с ними и рождественские каникулы. Я снова смогу слушать истории моря, только совсем в другом виде. Потому что это будет в разгар “месяцев с буквой «р»”, то есть сезона морепродуктов.

Несколько тем для разговоров за ужином из морепродуктов. – Как моллюск трубач через два тысячелетия вернул иудеям утраченный секрет. – Блеск дальних галактик в черных глазах креветок

У морепродуктов есть нечто общее с кориандром, острым сыром и лакричными конфетами: все они разделяют людей. Как правило, в детстве почти никто не любит устриц, а с возрастом все делятся на три категории: одни в восторге от них, другие притворяются, будто обожают устриц, но усердно маскируют их вкус уксусом, а третьи устриц не выносят и честно в этом признаются.

В группе настоящих любителей устриц имеется своя элита – те, кто умеет их открывать, не прибегая к хитрым и зачастую небезопасным советам многочисленных интернет-знатоков.

Однако нравится вам вкус устриц или нет – не так уж важно, главное, понять, что вскрыть устрицу – почти то же самое, что открыть книгу. Порция морской воды заперта в слоеной упаковке ракушки, драгоценный перламутр прячется под каменистой коркой, которая сопротивляется, не пуская к сокровищу. Устрица полна морских шумов, шорохов и океанских историй, которыми, будучи особой замкнутой, она не часто делится.

Пусть гурманы грубо вторгаются внутрь раковины, чтобы поглотить ее содержимое, а мы спокойно подождем, пока она сама приоткроется и выдаст некоторые из своих секретов.

Начнем с того, что наружный слой устричной раковины – материал необычный сам по себе. Образующий раковину перламутр – это биоминерал, то есть минерал, который образуется при участии живого существа. Необычные свойства перламутра – следствие союза между царством животных и царством минералов. Перламутр на девяносто девять процентов состоит из карбоната кальция, то есть из мела. Однако устрица владеет тайным искусством превращения рыхлого и тусклого мела в прочный и драгоценный перламутр.

Один процент не карбоната кальция в перламутре – это секретный состав цементирующей массы на основе белка, которую устрица использует для преобразования мела. Тайна ее технологии еще не раскрыта, известно лишь, что она добавляет к мелу несколько минеральных солей, трансформируя его в крохотные пластинки кристаллов кальция размером в десяток микрон, называемые арагонитом. Затем устрица склеивает эти кристаллы между собой. Ответа на вопрос, как она это делает, нет, мы только знаем, что в процессе участвует белок под названием “конхиолин”. Склеенные таким образом кристаллы образуют материал, в три тысячи раз превышающий по прочности исходный арагонит, который уже сам по себе гораздо тверже чистого мела. У перламутра нет цвета. Его материал не содержит пигмента. Однако солнечный свет, попадая на него, отражается от каждой из микроскопических пластинок арагонита. Они настолько малы и так равномерно распределены, что отраженные лучи света взаимодействуют между собой, расщепляя свет в спектр, то есть на четко разделенные цвета. И тогда у некоторых ракушек образуются красивые радужные оттенки и переливы. Оптики называют это структурной окраской. Бесцветный материал перламутра за счет своей формы и структуры расщепляет свет и обзаводится разными цветами без участия каких бы то ни было пигментов.

Устрица постоянно производит перламутр – чтобы расти, а еще чтобы защищаться. Когда песчинка попадает внутрь раковины, для нее она словно камешек, ненароком залетевший вам в туфлю: мешает, раздражает, потом натирает ногу. Поэтому устрица вращает песчинку вокруг ее оси, равномерно покрывая перламутром. Она надеется таким способом избавиться от нее или хотя бы сгладить ее травмирующее действие. Перламутр начинает понемногу откладываться на песчинке, делая ее округлой и превращая в жемчужину. Все устрицы производят жемчуг. Его, конечно, крайне редко находят в купленных устрицах, но такая возможность всегда существует, тем более что всегда полезно верить в чудеса, когда речь идет о жемчужинах. Это хорошо известно устрицам. Чтобы не терять веру, глядя на блюдо с морепродуктами, прислушаемся к устрице, которая приоткрывает створки и радует нас настоящей сказкой о самой большой жемчужине в мире.

Это история из дальних стран, она произошла в прозрачных водах Филиппин. В коралловых рифах этих широт обитают тридакны – самые большие устрицы в мире, их диаметр может превышать метр. Французы называют этих моллюсков словом, обозначающим чашу для святой воды, потому что в эпоху Возрождения, когда путешественники привозили эти раковины в Европу, их именно так использовали в церквях. Впрочем, кое-где их можно увидеть и сейчас. Однажды в раковине тридакны, обитавшей в лабиринтах кораллового рифа, затерянного в филиппинской провинции Палаван, застряла песчинка. Все усилия тридакны, пытавшейся избавиться от нее, оказались тщетными. Моллюску пришлось создавать вокруг нее жемчужину, которая принялась расти, причем так быстро, что в конце концов заняла почти все пространство внутри раковины. История приняла неожиданный оборот однажды вечером, в двухтысячных годах, когда разразился сильнейший шторм. Местный рыбак вышел в море и не смог вернуться на берег из-за огромных волн, бушевавших у рифовых барьеров. Он решил провести ночь в море и бросил якорь. Когда назавтра море успокоилось и он собрался поднять якорь, выяснилось, что тот за что-то зацепился. Рыбак нырнул, чтобы высвободить его. Каково же было его удивление, когда он увидел, что якорь застрял в огромной тридакне, содержащей громадную массу перламутра со странными изгибами.