Тут он вспомнил про печать и решил проверить, на месте лиона. Печать оказалась на месте. Удостоверившись, Иван Семенович успокоился иуже собрался вернуть коробочку с печатью в кейс, но слишком поспешил, сделалнеловкое движение — печать выпала из коробочки и покатилась…

Закатилась, конечно же, под кровать, а куда ей еще катиться:ведь там голый мужчина. Иван Семенович охнул и уже собрался встать начетвереньки… Липочка ахнула и уже собралась закричать: “Возьми меня! Возьми!”Но, наученный горьким опытом, Желтухин вспомнил чем кончались его предыдущиепоходы под кровать и, испуганно покосившись на жену, попросил:

— Солнышко, ты мне не поможешь?

— Конечно, дорогой, — обрадовалась Липочка.

Она ловко порхнула под кровать и вернула мужу потерю. Нервноукладывая печать в коробочку, Иван Семенович подумал: “Надо сматыватьсяпоскорей, пока не началось”. Захлопнув кейс, он торопливо направился к двери,уже взялся за ручку, но не успел. Липочка завопила:

— Ва-анечка!

Желтухин дернулся, словно его плеткой хлестнули, и, глядя насупружескую кровать, как на станок гестаповских пыток, взмолился:

— Солнышко, не сейчас! Не могу! Спешу! Страшно спешу!

— Понимаю, что спешишь, — удивленно хлопая кукольнымиресницами, ответило солнышко, — но где ты кейс-то взял? Его же ночью украли.

Сообразив, что пыток не будет, Иван Семенович сначалаоблегченно вздохнул, но тут же обмер и мысленно себя выругал. Вот дурак, позапарке ворвался в квартиру с кейсом. Будто не мог у Глаши оставить. Да простобросил бы у двери. Кто его взял бы? Кому он нужен? Там бумаги одни…

— Понимаешь, солнышко, какое странное дело, — медленно, срасстановкой, придумывая на ходу, начал он. — Невообразимое дело… Мг… Сам втолк взять не могу… Мг… Ээээ… Как-то все необычно это, даже противоестественно…Эээ… Мг…

Липочка потеряла терпение:

— Да что ты в толк взять не можешь, Ваня? Чтопротивоестественно?

— Да все. Все, — ответил Желтухин, решительно непредставляя, что еще здесь можно добавить.

Липочка похлопала своими кукольными ресницами, подперлакулачками крутые бока и приказала:

— Ваня, не морочь мне голову! Сейчас же правду говори!

— Солнышко, правда такая, что ты не поверишь. Жуткиепроисходят со мной чудеса, — удручился Ваня.

“Со мной происходят чудеса не хуже, так почему бы неповерить?” — подумала Липочка и топнула ножкой:

— Не бойся, Ваня! Говори!

Иван Семенович приободрился и из него полилось:

— Представляешь, солнышко, только я вышел за дверь, толькона пару ступенек спустился, глядь, в углу на площадке стоит мой кейс. Стоит,родной, одинешенек, никому ненужный, полный бумаг. Обрадовался я, взял его и наработу отправился.

Едва Желтухин вымолвил эту чудовищную ложь, как зазвонил егомобильный.

— Иван Семенович, — ругательно пропищала Галочка, — выдоговор нашли?

— Нашел, нашел, — успокоил ее Желтухин.

— Так где он, Ваня? Не вижу ни договора, ни тебя!

— Буду! Скоро буду!

Иван Семенович скорбно уставился на жену, вот, мол,полюбуйся, дорогая, как нелегко достаются деньги: ни минуты покоя. Однако,Липочка, открыв рот, “любовалась” совсем не на мужа. Бедняжка ела глазамитрубку мобильного.

— Ва-ня, а сотовый у тебя откуда? — осевшим голосом спросилаона. — Ты же ночью в одних трусах притрусил…

— А-аа, сотовый! — как бы обрадовался Иван Семенович. — Я жекак раз об этом и говорю. Только отошел от квартиры, только спустился нанесколько ступеней, глядь, мой кейс на площадке в углу стоит. Открыл его, а тамполно бумаг и сверху лежит мой сотовый. Ну и чудеса!

“Во втирает! Во втирает, подлец!” — подивился под кроватьюРоман.

— И что? — спросила Липочка.

— Прихватил кейс да поспешил на работу, — продолжилЖелтухин, заискивающе глядя на супругу.

Липочка хмурила лоб и кусала губу. Таким образом она обычнозадумывалась, поэтому Иван Семенович струхнул:

— Что, солнышко? Не веришь? Не веришь в мои чудеса?

— Да верю, Ваня, — отмахнулась она, понимая, что если начнетрассказывать о своих, то муж, при всей своей доброте, точно свихнется.

Может даже залепит в лоб. Или в глаз. Теперь уже она ничемуне удивится.

— Верю, Ваня, верю. На свете еще и не такое бывает, —горестно заключила Липочка. — Воры тоже люди. Посмотрели, что бумаги важные ивернули тебе. А телефон, наверное, и не заметили.

— Так все и было, — подтвердил Иван Семенович. — Воры —народ невредный. Им только денег нужно.

— Тут по-другому и не подумаешь, — успокоила его Липочка.

Роман под кроватью зашелся от зависти. Да-да, чернойзавистью позавидовал он Желтухину: “Надо же, такая святая простота и какому-томудаку досталась. Верит буквально всему. Я и не мечтал, что еще есть такие”.Иван Семенович тоже жену оценил. “Святая она у меня, чистый ангел”, — подумалон, уже без всякой симпатии вспоминая Глафиру. Липочка тоже мужем быладовольна. Как тут не быть довольной, когда Роман остался под кроватьюнеобнаруженным, кейс найден, сотовый — тоже. Супруги с нежностью простились, иИван Семенович счастливый отправился на работу. Теперь одна лишь на сердце былау него печаль: шлепанцы Глафиры, оставленные им в прихожей. “Ну, да ничего, —успокоил себя Желтухин, — как-нибудь обойдется. Ведь с рук сходило до сейпоры”. И действительно: все с рук сходило.

Далее Иван Семенович думал только о своей секретарше-Галочке.Точнее, он задавался вопросом, сможет ли и сегодня соответствовать ее девичьимтребованиям и желаниям. Как-никак, здоровье сильно женой подорвано… С этоймыслью Желтухин на работу и отбыл.

А между тем, Липочка, простившись с мужем, принялась заРомана.

— Как вы попали в мою квартиру? — приступила к допросу она,едва тот выкарабкался из-под кровати.

— Разумеется в дверь вошел, — успокоил ее Роман. — Пока вымусор выносили, я незаметно и скользнул.

— В трусах? Ведь дело было совсем не ночью! — изумиласьЛипочка, припоминая, что мусор она вчера выносила утром, проводив мужа наработу. Иван Семенович, как обычно, нежно простился с женой и отправился в свойофис. Тогда он еще не знал, что муж Пончиковой Глафиры отбудет в командировку.Узнал он об этом ближе к обеду и, бросив дела, помчался домой. Как положено,известил жену, приоделся и “укатил” в соседнюю квартиру. Но перед этим слегкаразмялся с супругой, чтобы (упаси боже!) не сплоховать и явиться в блестящейформе к Глафире. Теперь, вспоминая свое страстное (действительно страстное!)прощание с мужем, Липочка побагровела: