– Или от самой маленькой двери на свете, – пошутил Стивен.

На время все умолкли. Притихли даже енотики.

Наконец Стивен вытянул руку и показал кусок материи:

– Вот что я нашел.

Даже в темноте было видно, как Самар покраснела.

Стивен тихо сказал:

– То слово… на дереве… Мне очень жаль. Мы не… это не мы сделали.

Самар кивнула.

– Мои родители вовсе не плохие люди. Они просто… многого боятся, – пожал плечами Стивен.

– Мои тоже, – вздохнула Самар. – Я слышала, как папа опять говорил, что пора переезжать. Если получится найти новое место.

– Мне очень жаль, – повторил Стивен.

Малыши, почувствовав, что Стивену можно доверять, принялись шуметь и резвиться. Гаро льд и самый маленький Ты искали жучков. Лепесток Розы и его брат перетягивали былинку.

– Я буду по ним скучать, – прошептала Самар.

– Надеюсь, вы не переедете, – сказал Стивен.

В его доме блеснул свет.

– Мне пора, – заторопился мальчик. – Если родители меня увидят… Надо идти.

– Спокойной ночи! – тихо сказала Самар.

О, сколько же мне хотелось сказать ребятам! Я хотел объяснить, что ничего сложного в дружбе нет. Что иногда окружающие все усложняют, а мы поддаемся.

Я хотел сказать: «Не переставайте говорить друг с другом!»

Я хотел рассказать им о женщине по имени Мэйв.

Я хотел рассказать им о малышке по имени Франческа.

Я хотел оставить после себя след, пусть небольшой, прежде чем покинуть этот чудесный мир.

И я решился.

Я нарушил правило.

Я сказал:

Останься!

Звери потрясенно уставились на меня. Даже самые младшие знали, что разговаривать с людьми запрещено.

Бонго взметнулась на мою верхнюю ветвь и сдавленно зашептала:

– Красный! Тебе нельзя…

– Конечно же можно, – возразил я. – Терять мне нечего.

– Но…

– Продолжаем разговор, – обратился я к Стивену и Самар.

Ребята таращились на меня с открытыми ртами, не в силах пошевелиться, как Фо сегодня днем.

– Нам это снится, – прошептал Стивен. – Правда?

– Нам обоим? – усомнилась Самар. – Разве такое бывает?

– Ущипни меня, – попросил Стивен.

Самар послушалась.

– Ага, почувствовал, – улыбнулся Стивен.

– Может, я тебя во сне ущипнула? – предположила Самар.

– Прошу прощения, – перебил их я. – У меня двести шестнадцать колец, и я полон мудрости, которой необходимо поделиться. А времени у меня мало.

Стивен дотронулся до руки Самар:

– Если это и сон, то очень крутой!

И я начал свой рассказ.

Деревом желаний я был не всегда.

Это случилось в 1848 году, задолго до того, как меня окружила современная действительность, тогда, когда мне было всего лет двадцать, – для красного дуба я считался совсем еще юнцом. Я уже не был тощим саженцем, стал крепким и сильным, но еще не укоренился в почве так, как сейчас.

В то время, как и во многие другие времена, сюда на переполненных судах приплывали отчаявшиеся люди в надежде обосноваться на новом месте. Почему-то многие из них поселились именно в моем районе. Синий и зеленый домики – в ту пору коричневые – были битком набиты вновь прибывшими.

Иногда приезжих встречали радушно. Иногда нет. Но они все прибывали, продолжая надеяться и мечтать, как это свойственно людям.

Среди новых жильцов была молоденькая девушка по имени Мэйв. Она отправилась в плавание через Атлантический океан со своим девятнадцатилетним братом, но тот во время путешествия скончался от дизентерии. Их мать умерла вскоре после рождения Мэйв, а отец – когда детям было девять и двенадцать.

Мэйв была коренастой и невзрачной, но ее улыбка напоминала солнечный луч, пронзающий облака. Она звучно смеялась, а ее волосы горели огнем не хуже моего самого яркого осеннего облачения.

Шестнадцать лет, одна и без гроша в кармане – Мэйв жила в одной комнате с пятью другими иммигрантами. Она работала круглые сутки: убирала, готовила – в общем, делала все возможное, чтобы выжить.

У Мэйв было доброе сердце и особенный дар ухаживать за больными. Никакими специальными познаниями или тайными снадобьями девушка не обладала. Но она была отзывчивой и терпеливой и не хуже других знала, как облегчить лихорадку прохладным компрессом на лоб. И была готова учиться тому, чего не знала.

Шло время, о способностях Мэйв распространялась молва. Люди приводили к ней больных поросят и хромых лошадей, кашляющих стариков и беспокойных малышей. Мэйв всегда предупреждала, что не знает, сумеет ли помочь. Но у людей в нашем районе не хватало денег на лекаря, и они обращались к ней.

А раз люди верили, что она может им помочь, Мэйв пыталась оправдать их ожидания.

Когда это у нее получалось и даже когда не получалось, пациенты и их родные приносили девушке небольшие подарки: выструганную фигурку птицы, шпильку для волос, полбуханки хлеба. Однажды кто-то даже оставил ей дневник в кожаном переплете с замочком, который открывался маленьким серебряным ключиком.

Когда Мэйв излечивала больных, люди оставляли знаки благодарности в моем дупле. Эта рана была еще свежая, ей было меньше года. Но дупло было обращено к дому Мэйв, а не на улицу, и в нем можно было спокойно оставить подарок.

Тогда-то я и понял, что дупла могут быть полезны людям, а не только птицам и животным.

Я и не подозревал насколько полезны.

Шли годы, и Мэйв укоренилась в нашем районе не хуже меня, хотя приезжие из других краев продолжали съезжаться сюда. Откуда бы родом ни были ее пациенты, Мэйв делала для них все, что могла.

Я окреп, самые старые мои ветви стали терять свою упругость, тень моя удлинилась. Вокруг выросли новые деревья и кусты, но солнца хватало на всех, и мы никогда не страдали от жажды.

К тому времени я уже служил домом для множества зверей, по большей части для мышей и бурундуков. У меня была задушевная подруга – молодая серая белка по имени Белиберда (все беличьи имена начинаются на «БЕЛ»).

Мэйв Белиберда особенно любила: девушка часто отдавала белочке объедки со своего стола.

Мы с Белибердой втайне тревожились за Мэйв. В прошлом у девушки бывали ухажеры, но из этих романов ничего не вышло. Друзей у нее было хоть отбавляй, да и работы невпроворот. И все же она казалась одинокой. В Мэйв было много любви, но подарить эту любовь было некому.