Николет? Хе-х… А она ничего так. И имя звучит совсем по-французски. Обожаю француженок. Сжать бы её, почувствовать под ладонью упругое тело, и вот прям под этой телегой…

— Господин Андроник, — вывел меня из эротического ступора голос Сократа, — поднимите руки, я помогу вам облачиться.

Пока я предавался похотливым мыслям, он вытащил из кузова длинный кусок плотной материи, похожий на льняной панцирь. Прежде я видел подобное только на картинках. Повинуясь карандашу художника, панцирь плотно облегал туловище греческого воина, и на бумаге выглядел достаточно прочным. Однако воочию он казался не таким уж и надёжным, всего лишь склеенное в несколько слоёв льняное полотно, хотя на ощупь и твёрдое. Нечто среднее между тегиляем[8] и кольчугой. Сократ приложил к моей груди переднюю часть, попросил придержать, и просто обернул вокруг торса остальное. Потом закрепил сбоку на три петли и накинул сверху жёсткие наплечники. Вот и всё. Я повёл плечами, наклонился влево, вправо. Движениям ни что не мешало.

Николет тем временем прикрепила поножи. Они полностью закрывали голень и колено. Сократ извлёк из двуколки щит, меч, копьё. Последним достал шлем. Отличный экземпляр коринфского стиля с широкими прорезями для ушей, узкой лицевой щелью и поперечным гребнем с длинными ниспадающими на грудь боковыми султанами. Я тут же надел его и почувствовал, как мир сжался до пшеничного зёрнышка.

— Господин… — потянулась ко мне глазами Николет.

— Да?

— Я думала вы… никогда вас не увижу.

Если я хоть немножко разбираюсь в женщинах, она переживала из-за моего исчезновения, и теперь, когда я вернулся, пыталась показать свою радость, пусть и делала это чересчур скупо. Я бы с удовольствием помог ей расслабиться и почувствовать себя более уверенно, но снова загудели трубы. Значит, всё прочее по боку, нужно идти воевать. Сократ подал мне щит, закрепил на поясе меч. Это была фальката, только несколько более длинная, чем ей положено быть, и более тяжёлая, ну да и я не хило выгляжу. Даже Менон, человек крупных размеров, ни ростом, ни размахом плеч меня не превосходил.

— Где мой лох, Сократ?

— Пока вас не было, командование принял Евсей. Утром он отвёл его на правый фланг, ближе к реке. Вам нужно идти туда же.

Пока Сократ снаряжал меня, фаланга успела откатиться вглубь полей на километр, и остановилась, видимо, заметив противника. Если я хочу успеть к началу сражения, стоит поторопиться. Желанием посоревноваться с персами в умении владения копьём и мечом я не горел. Мой короткий поединок с хабиру показал, что не такой уж я и боец. Тело, снабжённое мышечной памятью, знало, что делать, но голова ставила любому действию прочный барьер. Психология, мать её! Прежде чем сражаться, мне нужно поверить в себя, либо полностью отключить мозг. Первое предпочтительнее. А до тех пор я всего лишь ученик начальной школы, которому ещё предстоит чему-то научиться.

И, тем не менее, мне стоило прибавить шаг. Чтобы жить в этом мире на положении лохага, а не лоха[9], я должен успеть занять своё место в строю.

С шага я перешёл на лёгкий бег. Делать это в полном боевом облачении было не совсем удобно. Щит оттягивал руку, копьё никак не могло найти баланс и мне приходилось держать его на весу, голова под шлемом взмокла, тонкие струйки пота стекали по шее на грудь, на спину. Солнце прижигало…

Справа блеснула вода. Евфрат. В зарослях тростника между фалангой и рекой копошились люди. Мелькали пёстрые накидки и разноцветные колпаки. Персы? Возможно. Если они устроили обходной маневр, то ничего хорошего не произойдёт. Фаланга вещь мощная, но малоподвижная. Пока гоплиты заметят опасность, пока развернуться, пройдёт вагон времени. Персы успеют прокатиться по нашим тылам подобно огненному валу, и бой закончится, так и не начавшись.

Я прикрылся щитом и выставил перед собой копьё. Руки дрожали. Что делать? Заорать, поднимая тревогу, или сначала проверить? Вдруг это свои, а я, не разобравшись, поставлю на уши всю армию. Стыда потом не оберёшься. Да и страшно немного. Сталкиваться с подобными ситуациями мне раньше не доводилось. Одно дело борьба со стихией, и совсем другое — с людьми. Подходы разные, и ещё не известно, что сложнее.

Я подобрался вплотную к зарослям, развёл наконечником копья стебли тростника, прошёл вперёд. Никого. Там, где минуту назад мелькали спины, теперь было пусто. Привиделось что ли?

Я осмотрел землю. На сырой почве сохранились отпечатков сандалий, тростник примят, а то и вовсе втоптан в грязь. Люди здесь были, и много. Но кто?

Удар кулаком между лопаток опрокинул меня лицом в грязь. В позвоночник упёрлось колено, под мышку ткнулся нож. Я кожей почувствовал его остроту. Надавят посильнее, и ни один коновал не вылечит.

Рядом засмеялись, зачавкала грязь под ногами.

— Гляньте, какого кабанчика поймали, — пробился сквозь хохот насмешливый возглас. — Может, на вертел его насадить и поджарить, а?

— На свой вертел насади его, Энисфений. Прочисти ему дупло!

— По кругу его!

— Вот народ оборжётся: пельтасты гоплита отымели!

Шуточки сыпались со всех сторон, и одна глумливей следующей. Я терпеливо ждал, чем всё это закончится. Ситуация неприятная, я бы даже сказал — паскудная, и только одно радовало: это не персы. Впрочем, персы жопоблудием не баловались, так что может, рано я радуюсь, и лучше бы меня поймали они.

К счастью, дальше слов у пельтастов дело не пошло. Поглумившись, они подняли меня на ноги, сдёрнули с головы шлем, и смех разом оборвался. Кто-то просипел, констатируя:

— Андроник.

Лица растянулись в удивлении, а я, словно ничего не произошло, подобрал щит, копьё, и спросил нарочито спокойно:

— Кто из вас Энисфений?

Рыжеволосый мудак в синей накидке втянул голову в плечи и виноватым голосом произнёс:

— Ты что, Андроник, не узнаёшь меня?

— Вот теперь узнаю, — улыбнулся я, и всадил ему ногой в пах.

Энисфений скрючился, прошептав что-то вроде: «о, ёпт…», а я добавил локтём сверху. Надо было щитом, чтоб он неделю, сука, встать не мог, но, чёрт побери, на дворе война, каждый человек на счету. Если верить книге Ксенофонта, персидская армия насчитывала где-то миллион двести, миллион триста тысяч человек. Афинянин, конечно, преувеличил, но, думаю, персов всё равно было больше греков. Поэтому, пусть живёт.

Пока я выливал злость и страх на Энисфения, никто из пельтастов не дёрнулся. Все стояли едва не по стойке смирно и, клянусь, стояли бы так же, начни я избивать их тоже. Похоже, они хорошо знали Андроника и боялись. Крутой, стало быть, чувак, жаль, что Менон этого не