снежной каше, не разбирая дороги. Пару раз уронил папку с нотами – свое главное сокровище, Всеволод тщательно упаковал ее, когда уходил из оркестра. Он никому не доверял свои ноты, оберегая папку от чужих рук и глаз.

Теперь нужно снова искать работу. Где и как – он пока не знал.

Многие из тех ребят, с кем он заканчивал консерваторию, "завязали" с музыкой окончательно. Они шли работать куда угодно – хоть на рынке торговать – но не по специальности.

Всеволоду не хотелось стоять на рынке.

Но отчаянные мысли все сильнее не давали покоя.

Вдруг перед глазами мелькнуло слово "оркестр". Матвеев остановился и перечитал:

"В детскую школу искусств требуется дирижер оркестра народных инструментов. Обращаться:…"

* * *

– Баяны, дайте ноту "ля", пожалуйста!

Репетиция школьного оркестра шла своим чередом.

– Лиль, – шепнула тихонько Варя из альтов, – тебе не кажется, что наш маэстро сегодня какой-то не такой?

Лиля-балалаечница внимательнее посмотрела на дирижера.

– Злой, – решительно определила она. – Он всегда злой.

Варя фыркнула:

– Злой маэстро!..

– Тише, пожалуйста, – спокойно сказал Всеволод. – Продолжаем с четвертой цифры. Внимание!

После занятия Лиля-балалаечница нарочно задержалась, чтобы понаблюдать за дирижером. А тот бережно укладывал ноты в свою папку. Но вдруг заметил Лилю.

– У вас какой-то вопрос ко мне?

Лиля покраснела.

– Всеволод Григорьевич, я хотела… Ну… В общем, я всегда переписываю партии для всего оркестра… Я аккуратно, не сомневайтесь, так что, если надо будет…

Внимательный взгляд дирижера остановил ее.

– Надо. Уже сейчас надо.

Он порылся в своей папке и протянул Лиле ноты:

– Вот партитура. Ты успеешь к следующей репетиции?

– Да.

– Спасибо тебе.

Он кивнул ей и ушел, не дожидаясь ответа.

* * *

Переписывать ноты Лиля очень любила. Поэтому, наспех приготовив уроки и толком не поужинав, она пристроилась возле настольной лампы.

На титульном листе – там, где обычно пишут фамилию композитора – было написано "В. Матвеев". А чуть ниже располагалась загадочная надпись: " Памяти Сонечки".

Любопытство атаковало. Матвеев – это однофамилец или же… А кто же такая Сонечка?

Лиля перелистывала страницы партитуры. Вдруг ее пальцы наткнулись на плотный конверт. Изнутри выпало фото – очень худая девушка в очках и абсолютно без волос на голове.

Лиля перевернула фото.

"Милая моя Сонечка!"

Лиля от неожиданности замерла, но глаза уже бежали по строчкам.

"Твоя болезнь не помешает нашей любви. Я пишу эти строки, зная, что надежды на выздоровление больше нет – врачи сказали, что рак неизбежно прогрессирует. И тем не менее – ты мой самый дорогой человечек. Свое новое музыкальное произведение, которое почти уже готово, я посвящаю тебе, моя милая.

Твой Всеволод".

Дальше были разводы – словно кто-то несколько раз капнул чем-то на фотографии. А ниже приписка:

" Произведение готово. Жаль, что на Земле ты его уже не услышишь. Вечная память тебе, Сонечка".

* * *

На следующей репетиции оркестра Лиля раздавала переписанные партии. Варя-альт открыла ноты и хмыкнула:

– Матвеев? Что за композитор такой? Уж не наш ли злой маэстро?

– Не смей его так называть, – тихо ответила Лиля. – Он – маэстро любви…

Сбывшаяся мечта

– Олееег! Олежка!!! Да где тебя носит?!

Мальчик, которого звали с обрыва, сидел в этот момент на берегу и смотрел вдаль. Туда, где солнце уже погружалось в море на горизонте, а небо играло красками заката.

За его спиной раздались хрустящие по гальке шаги. Дед, отдуваясь, крепко взял Олежку за плечо:

– Да что ж это творится-то, а? Эх… Да была б мать живая, ить не позволила бы до заката шлындать невесть где!

Олежка крутнулся под дедовой рукой, ловко уйдя от честно заслуженной оплеухи.

– Я больше не буду… – на всякий случай сказал он негромко.

– Не будет он… – проворчал дед уже миролюбивее. – И чего ты на том берегу не видел?..

Олежка бегал на берег часто. Смотрел на море, небо, чаек. Любил шум прибоя. Но не только ради того, чтоб любоваться природой, он приходил сюда. Были причины поважнее.

Во-первых, он старался запоминать все, что увидит и услышит. Для младшей сестренки Зойки. Да и деду нравились его истории, порой совершенно сказочные, порой более реалистичные, но в целом добрые и светлые.

А вторая причина была Олежкиной тайной. Ее знали лишь волны, ветер и промокшая, просоленная галька под ногами.

Два года назад в море утонул пароход "Смелый", на котором была Олежкина и Зойкина мама. Приходя на берег, Олежка старался в шуме волн найти ответ: где она теперь? Как ей там, хорошо ли? Порой ему казалось, что он слышит ответ…

– Олежек, а ты сегодня будешь рассказывать? – робко спросила Зойка.

– Буду, – важно кивнул он. – После ужина…

В школе Олежка был троечником. Не давались ему науки. А особенно плачевно обстояли дела с русским языком.

На тройки Олежке было, в общем-то наплевать. Он знал, что после школы ему не поступить в вуз – да если б и поступил, учиться не смог бы. Значит, осваивать рабочую профессию. Или быть рыбаком, как дед.

Но Олежка мечтал о другом. Ему хотелось, чтоб его истории узнало как можно больше людей.

А главным желанием было вернуть маму. Трудно двенадцатилетнему мальчишке без мамы. То есть, любому трудно, конечно. Но мальчишке тяжелей.

По ночам Олежка прислушивался к шуму волн и тихонько шептал свои желания ветру: " Хоть бы сбылось…"

Однажды он проснулся раньше всех в доме. Стараясь никого не разбудить, прокрался за ворота и отправился на берег. В то утро ему было как-то особенно тяжело и тоскливо.

Он сидел на привычном месте, как вдруг неожиданно услышал хлопанье крыльев над головой. Большая незнакомая птица кивала ему и, казалось, улыбалась клювом. Она вытащила у себя из крыла большое перо и бросила его мальчику. Тот поймал его:

– Что это значит?

– Ты хочешь другую жизнь? – прошептала громко волна, подкатившая к его ногам. – Жизнь, где у тебя будет мама? Где ты будешь способен к учебе и сможешь стать журналистом – рассказывать многим людям разные истории?

– Хочу… – не совсем уверенно сказал Олежек. – А что для этого нужно?