Ну а что такое пятнадцать лет? — философски заметил Вшивцев. — Не так уж и много. Пролетят — и не заметите.

Федякин в отчаянии обхватил голову руками.

— Боже мой, боже мой, был бы у меня хотя бы один свидетель.

Свидетель есть, — объявил следователь.

Есть?! — вскинулся профессор. — Кто?!

Говорящий попугай Кеша, который все видел из своей клетки. Кстати, именно он нам в милицию позвонил.

А вы уже сняли с него показания?

Разумеется.

И что он говорит?

То же самое, что и вы.

Вот видите! — обрадовался Федякин.

Рано радуетесь. По закону Российской Федерации, показания говорящих попугаев в суде не учитываются.

Федякин вновь погрузился в бездну отчаяния.

Но почему, почему?!

Потому что вы могли его подговорить.

Но зачем, зачем?!

Ясное дело — зачем. Чтобы обеспечить себе алиби.

Профессор Федякин в полном изнеможении откинулся на спинку стула.

Я устал от всего этого бреда. Послушайте, чего вы, собственно говоря, добиваетесь?

Правды и только правды! — отчеканил следователь Вшивцев.

А вы считаете — я вру?

Да, врете!

Ну знаете ли… — вспыхнул профессор.

Знаем, гражданин Федякин, мы все знаем. — Вшивцев протянул профессору листок: — Вот, подпишите протокол допроса. И отправляйтесь в камеру.

Да мне обратно на Канары надо! — раскричался Федякин. — Лекции читать! У меня контракт!..

Кому Канары, а вам — нары, — срифмовал следователь и приказал охранникам: — Увести.

Федякина увели.

Вшивцев взглянул на Тимыча, который все это время хранил гробовое молчание.

— Ну что ты такой кислый? — Следователь ободряюще похлопал Тимыча по плечу. — Выше голову, шире плечи. Завтра определим тебя в хороший детдом. А там, глядишь, кто-нибудь усыновит. И снова у тебя будут мамка с папкой.

Тимыч вышел из милиции как в воду опущенный. Крутая все поняла без слов.

Значит, не ошибка?

Нет.

А Аннупалну арестовали?

Их убила не Аннапална.

А кто же?

Мой дядя Федя… — И Тимыч все рассказал.

Отстойно, — сказала Любка Крутая, выслушав рассказ. — И что теперь?

Завтра меня в детдом отправят.

Обломно. Была я как-то раз в детдоме. Прямо скажем — не фонтан. На завтрак там — хлеб с водой, на обед — вода с хлебом, а на ужин — фига с маслом.

А-а, мне до фонаря, — обреченно заявил Тимыч.

Что до фонаря? — спросила Любка.

Да все.

Если тебе до фонаря, то поезжай лучше к родичам.

К каким родичам? У меня же больше нет никого.

— Я имею в виду — к родителям. Тимыч недоуменно посмотрел на Крутую.

Куда это — к родителям? В морг, что ли?

Не в морг, а на Тот Свет. Не повезло на Этом, может, на Том повезет.

Очень остроумно, — : угрюмо буркнул Тимыч.

А я не острю, — серьезно ответила Любка. — Ты что, не знаешь про станцию «Мартышкино»?

Про какую станцию «Мартышкино»?

Метровскую. С которой можно на Тот Свет уехать. Надо сесть в последний вагон любого поезда и произнести заклинание: «Кто не курит и не пьет — тот здоровеньким помрет».

И что будет?

Приедешь на Тот Свет.

Фигня! — поморщился Тимыч.

Ничего не фигня, — убеждала его Крутая. — Моя бабушка ездила на Тот Свет. К дедушке в гости.

Не прикалывайся.

Я не прикалываюсь. Поехали. Сам убедишься.

— Ну поехали, — согласился Тимыч.

Через пять минут они уже были у входа на станцию «Мартышкино», через десять — на эскалаторе, через пятнадцать — на платформе, а через двадцать — в вагоне метро.

— «Кто не курит и не пьет — тот здоровеньким помрет», — хором произнесли заклинание Любка и Тимыч.

«Осторожно, двери закрываются», — пробубнил динамик.

Двери — хлоп! — и захлопнулись.

А через пару минут поезд — стоп! Двери снова — хлоп!

— Приехали, — сказала Крутая, чмокнув жвачкой. — Тот Свет.

Ребята вышли на улицу. Тимыч сразу же узнал Лиговский проспект.

— Ну ты и приколистка, — хмыкнул он. — Какой же это Тот Свет? Это ж Лиговка.

Любка пожала плечами.

А ты что ожидал увидеть? Гробы с покойниками? Если хочешь знать, Тот Свет ничем не отличается от Этого. Только на Этом Свете все живые, а на Том — мертвые. Вот и вся разница.

Ого, сколько мертвецов, — иронично заметил Тимыч, указав на потоки людей и машин.

— А мертвых всегда больше, чем живых, — ответила Крутая. — Ну чта, пофигачили?

Куда?

К тебе домой, на Почтамтскую.

Тут и Почтамтская есть?

Естественно. Я ж тебе говорю: Тот Свет и Этот Свет — две стороны одной фигни.

Они вскочили в троллик.

Когда троллейбус свернул с Невского на Почтамтскую, Тимыч не на шутку заволновался. А когда они с Любкой подошли к дверям его родной квартиры, волнение Тимыча переросло в надежду: а вдруг и впрямь он сейчас увидит родителей.

Звони, — приказала Крутая.

Да что толку, — вяло поупирался Тимыч.

— Звони, звони.

Тимыч позвонил.

За дверью послышались шаги. «Не может быть, — заплясало у Тимыча в мозгу. — Не может быть».

Дверь отворилась. На пороге стояла… Тимычева мать. Живая!

— Мама! — воскликнул Тимыч.

— Тимочка?! — удивилась мать. — И ты уже здесь?.. — Полуобернувшись, она крикнула в глубь квартиры. — Андрюша, смотри, кто к нам пришел!

В прихожей появился отец Тимыча.

Тимоха?! Вот так сюрприз! Тебя что — тоже дядя Федя застрелил?

Э… э… — не мог вымолвить Тимыч ни слова.

Нет, мы ненадолго, — ответила за Тимыча Любка. — В гости.

А вы, простите, кто? — осведомилась у Крутой Тимычева мать.

Любка бойко представилась:

Любовь Крутая!

А-а, — сразу вспомнил отец Тимыча, — я вас перед смертью по телевизору видел. Вы — «Мисс Нева».