– Вот твои книжки, – поспешил он сменить тему, – и тут соки разные..

– Спасибо. Где бы книжки спрятать? Тумбочки у нас проверяют.

– Спрячь под матрац, – посоветовал Юрка.

И я поймала себя на мысли, что безумно рада его видеть. Он какой-то свой, родной. Юрка облокотился о лестничные перила и долго смотрел на меня не отрываясь, так, что мне захотелось броситься ему на шею, и прижаться, и обнять. Но вместо этого опустила глаза и стала рассматривать свои тапочки. Он снял куртку и накинул мне на плечи.

– Наташка….

Я подняла глаза.

– Я завтра на хлопок уезжаю. Прости, я только вчера узнал, что ты в больнице…Я тебе обязательно напишу оттуда.

Он взял меня за руку.

– Юр, я же заразная!,– говорю, но убрать его руку у меня не хватает силы воли.

Так и мы и стояли, взявшись за руки и глядя друг на друга, пока на лестнице не показался дежурный врач, и не прогнал меня обратно в палату.

– Выздоравливай! Береги себя!, – кричал Юрка мне вслед.

– Чокнутый, – ворчала медсестра, разнося таблетки.

Я спрятала книжки под матрац, легла и тут же уснула.

Глава 13

Болезнь тянулась бесконечно долго. Под стать моему настроению была и погода за окном. На смену теплой золотой осени пришла ветреная дождливая погода. Голые ветки деревьев стучали в окно палаты, всякий раз заставляя меня вздрагивать, будто от условного сигнала. Но, увы, никто ко мне не приходил. Все друзья, однокурсники, знакомые поголовно были на хлопке. Даже руководителя нашей киностудии отослали в поля увековечить подвиг хлопкоробов. Жалея маму, я попросила ее приходить через день. Она устала, под глазами легли тени, а в глазах перестали мелькать веселые смешинки. Но она все равно приходила, и пересказывала мне события в мире и новости с «воли». Телевизора в больнице не было. Наверно, ничто не должно было нас отвлекать от важного процесса выздоровления.

В один из вечеров мама принесла письмо с хлопка от Юрки. В нашей семье не принято было читать чужие письма. Даже когда мне в девятилетнем возрасте писал мальчик – друг из пионерлагеря, его письма лежали нераспечатанные у меня на письменном столе до тех пор, пока я не приду и их не прочитаю. Я всегда удивлялась рассказам подруги, что мама читает все ее письма. Мне внушили мысль о неприкосновенности чужой переписки с того возраста, когда я еще не умела ни писать, ни читать.

Проводив маму до дверей в свободный мир (на улицу выходить так и не разрешали, да и не было у меня подходящей одежды для этого) я с замиранием сердца распечатала конверт. Быстро пробежав глазами текст, я не нашла там ничего особенного, просто дружеское письмо. В глубине души я надеялась получить хоть какой-то намек на его нежные чувства ко мне. Будучи не очень уверена в их наличии, мне хотелось бы какого-то подтверждения, которое я могла бы перечитывать много раз, и засыпать, прижимая к сердцу.

Прочитав письмо раза три и не найдя никаких намеков на нежные чувства, я разочарованно стала запихивать листки обратно в конверт. И тут заметила в конверте еще один листочек. Дрожащими руками вытащила его и развернула. Там был рисунок, сделанный ручкой на тетрадном листочке: Иисус распятый на кресте. Вернее, я сначала подумала, что это Иисус. Под рисунком было подписано: «Эту жертву, Наташка, я приношу богам. Пусть боги будут милостивы к тебе, сделают самой счастливой и помогут в осуществлении всех желаний». В замешательстве я долго рассматривала рисунок. Как это понимать? Что он себя приносит в жертву? Или кого-то еще? Или это вообще надо понимать иносказательно, что любые жертвы годятся, лишь бы мне было хорошо? Я бережно спрятала письмо в карман больничного халата и решила посоветоваться завтра с мамой и узнать ее мнение.

Потом я стала думать о маме. Как она постарела и сдала после смерти папы. Как стала мучиться бессонницей и вскакивать ночью от кошмаров. Папа наш умер скоропостижно, его положили на обследование в больницу по поводу жалоб на боли в желудке. После глотания зонда и других медицинских манипуляций у него открылось кровотечение, и он тут же умер. Даже бригада реанимации не успела прибежать. Для всех нас это было страшной неожиданностью. Дома все напоминало о папе: его картины, чертежи, мебель, сделанная его руками. Братишка стал бояться оставаться дома один. Бабушка совсем поседела и сгорбилась, перестала гадать на картах, да и я перестала просить ее об этом. И, как водится, в полный голос заявили о себе материальные проблемы: работала одна мама, бабушка получала минимальную пенсию, а для семьи из четырех человек этого было мало.

Я решила перевестись на вечернее отделение, чтобы устроиться на работу. Но тут одна мамина знакомая, Галина Ивановна, предложила мне работать у нее по вечерам. Она занималась репетиторством по физике. Спрос на репетиторство был бешеный, поскольку родители не хотели отправлять своих детей в армию – в разгаре была война в Афганистане, а в институтах были военные кафедры. Поэтому вопрос поступления в вуз для многих был в прямом смысле вопросом жизни и смерти.

Галина Ивановна, не в силах отказаться от денег, набрала три группы десятиклассников по десять человек в каждой, и при этом не успевала их опрашивать. А они, пользуясь этим, ничего и не учили. Я должна была изменить эту ситуацию, забирая учеников по одному в другую комнату и опрашивая на знание физических законов и формул. Несмотря на то, что я была всего на два года старше их (а выглядела даже моложе, потому что носила длинную косу и не красилась), мне удалось с первых же дней работы установить дистанцию, не поддаваясь заигрываниям и различным уговорам. Я безжалостно ставила двойки за невыученные темы.

Таким образом, процесс изучения физики у наших школьников со скрипом, но пошел. А я сама настолько хорошо выучила физику, что меня послали от института на Республиканскую олимпиаду по физике в Самарканд, где я заняла 5 место. Все это было в прошлом году, все ученики Галины Ивановны успешно поступили в вузы. В этом году наше сотрудничество должно было продолжиться, а вместо этого я «загораю» в больнице.

Мои мысли прервал приход медсестры со шприцами и таблетками. А я удивилась тому, какой виток совершили мои мысли: от Юрки с его письмом до Галины Ивановны с абитуриентами. Медсестра открыла дверь в коридор, и оттуда противно потянуло запахом хлорки. В палату заглянула женщина из соседней палаты:

– Меняемся – я тебе