– А почему Вы думаете, что у меня получится?

– Потому что у Вас хорошо развито и индуктивное, и дедуктивное мышление.

– А как Вы это определили?

– По Вашей письменной работе.

На одном из семинаров мы действительно писали работу. Мне попался вопрос «Связь науки с производством». Поскольку я книгу не брала в руки, то писала интуитивно, руководствуясь соображением логики и здравого смысла. Я однажды так формулу по теоретической механике вывела новым способом на экзамене.

– А можно я подумаю?, – осторожно спросила я.

– Да, конечно. А если надумаете, вот мой номер телефона – домашний и на кафедре. Он достал листочек и стал писать на нем телефоны.

Я взяла листок, встала и собралась уходить.

– А вам плохо не станет?, – вдруг поинтересовался преподаватель, и в глубине его глаз в крапинку запрыгали смешинки.

– С чего бы вдруг?, – не поняла я.

– После посещения буфета, как в прошлый раз.

– Надеюсь, не станет.

Вот зараза, думаю, помнит тот случай, а я уже забыла.

Дома я рассказала маме о неожиданном предложении Павла Николаевича. Мама сразу воодушевилась. Она мечтала, чтобы меня оставили на кафедре преподавать после окончания института. Причем на любой кафедре – какая разница. Преподаватели неполный день заняты, и отпуск у них всегда летом. Я еле выпросила у нее отсрочку до каникул – когда писать-то эту работу, если сейчас и вздохнуть некогда?

Юрка за всю зиму звонил всего два-три раза – сессию он сдал плохо, имел два «хвоста» и все время бегал, пытаясь их пересдать. Я сдала сессию на все пятерки, даже математику, чего сама от себя не ожидала. Неопределенные интегралы никак не укладывались у меня в голове должным образом, но мне помог Эрик, с которым мы работали вместе у Анатолия Константиновича. Тихий, спокойный, вежливый мальчик, мы учились в параллельных группах. И симпатичный. Он решал со мной эти интегралы все время, которые мы проводили на кафедре. Во время экзамена, который я первая из нашей группы сдала и выходила из аудитории, ко мне кинулась толпа: «Ну что?».

Я показала растопыренную пятерню. Пробравшись через толпу однокурсников, пожимающих мне руку и хлопавших по плечу, я увидела Эрика, стоящего в стороне. Он тоже спросил:

– Ну как?

– Пятерка.

– Молодец, я так и думал.

И протянул мне букет гвоздик, который прятал за спиной.

Я обалдело уставилась на него, а наши девчонки из группы застыли с отвисшими челюстями.

– А если бы я не сдала на пятерку?

– Сдала бы. Я был в тебе уверен.

Вообще все мальчишки из хоздоговорной группы относились ко мне хорошо. У меня был среди них и «придворный электрик», к которому я бегала за помощью на хлопке, когда в нашем углу барака не горел свет. Но тут совсем другой случай. Это, как сказала моя бабушка, уже серьезная заявка на победу.

Я стояла в растерянности с букетом в руках, не зная, что мне делать дальше.

– Пойдем завтра в театр?, – вдруг спросил он.

– Завтра что, среда? Нет, я вечером работаю.

– Жалко.

– Ага. Спасибо за приглашение.

Мне было приятно его приглашение, но не более того. Не могу сказать, что я воспарила в небеса, как если бы приглашение исходило от Юрки.

Через пару недель у меня был день рождения. По такому случаю мама решила пригласить гостей. Эрик пришел с цветами, в костюме с галстуком, и принес на открытке стихи собственного сочинения.

Ты не похожа на Марину Влади

И не идет тебе парик Мерлин Монро

Но есть в тебе добра богатый кладезь,

Ума палата и смешное озорство.

Еще глаза с их вечною загадкой

В них отражается любая грань души:

Цвет утреннего неба – все в порядке,

Цвет бурных волн – обидчика ищи.

И если кто захочет вдруг создать

Сплав искренности, ласки, доброты

Их не заставлю долго я искать.

Да, да, не удивляйся, это ты!

Ага, думаю, правильно я такая хорошая. И раз меня просят не удивляться, значит, скромность тоже принадлежит к числу моих добродетелей.

Юрка тоже пришел. Я не видела его довольно давно, и он был какой-то похудевший и осунувшийся. В подарок он принес большую тыкву (какой-то специальный сорт, что она как деревянная), сделанную в виде сосуда, расписанного розами и еще какими-то цветами. Этот тыква-сосуд закрывался причудливой пробкой, на которой было написано: «Конечно, Наташка, и на солнце бывают пятна. Пусть же их никогда не будет в жизни лучшей из нас».

Было еще много народу: девчонки из группы и мальчишки, с которыми я работала у Анатолия Константиновича.

Понятно, что при таком количестве людей поговорить с Юркой нам не удалось. Я видела, что он чем-то расстроен, а когда Эрик пригласил меня танцевать, он еще больше помрачнел, а потом и вовсе исчез или поля зрения.

Потом девчонки потащили меня за стол слушать их тосты. От тостов меня отвлекла мама, позвав на минутку на кухню.

– Натусь, послушай, – она подвела меня к закрытой двери на лоджию, – как бы они там не подрались.

Я открыла дверь и зашла на лоджию. Юрка стоял у открытого окна, курил и что-то говорил. А я даже не знала, что он курит, ни разу не видела его курящим…Эрик сидел на самодельном папином сундуке. Увидев меня, Юрка замолчал. О чем шел разговор, я не слышала. Они оба повернулись и уставились на меня.

– Юрка, – сказала я первое, что пришло в голову, – ты нам сыграешь на гитаре?

Он кивнул и встал. Похоже, особого желания к музыкальным занятиям в этот момент он не испытывал, но неудобно было отказать имениннице.

Мы вышли на кухню, мамы там уже не было.

– Юрка, что с тобой?

Он посмотрел на меня хмуро и ничего не ответил. Обычно голубые глаза его стали темно-серого цвета.

– Ты что, куришь?

Он молча вздохнул, а я, повинуясь какому-то безотчетному порыву, провела пальцем его по щеке. Он схватил мою руку и прижал к губам. Губы его были сухие и горячие, и мне стало жарко от их прикосновения.

– Натулька….Натулечка…

– Пойдем за гитарой, – я сделала над собой усилие, чтобы высвободить руку. Разумный внутренний голос сказал мне, что время и место выбраны неподходящие.

Он поднял на меня умоляющие глаза:

– Можно, я не буду петь? Можно уйду домой?

Я пожала плечами:

– Как хочешь…

Хотя мне стало ужасно обидно.

Молча проводила его до входной двери, подождала пока оденет куртку, завяжет кроссовки, и открыла входную дверь. Проходя мимо, Юрка слегка обнял меня за шею, прошептал прямо в ухо: «Не