Завтрак был переполнен флюидами и прерван посланником Генриха.

Начальник пил капучино между короткими подготовленными фразами, при этом он не забывал «напоить» свою рубашку. Пятна темнели на материи, вызывая усмешки присутствующих.

Присутствовали и новенькие – два научных сотрудника. Специалисты в области гипноза. Женщина напоминала повзрослевшую Пеппи-длинный чулок, мужчина – нереализовавшегося отличника. Они совместными усилиями вывели из транса трех сотрудников, контактировавших с преступниками. Один из четверки был госпитализирован с травмой головы.

Выход из транса дал мало информации. Они сообщили то, что и так все знали. Генрих вторично отправил их домой с наставлением: при возникновении рецидива появления в их поле зрения преступников в контакт не вступать, а связаться с Генрихом. Он повторял это до посадки аутсайдеров в автобус. Видимо, закладывая это на подкорку головного мозга отбывающих.

– Может, стоит разделиться по группам и, следуя по второсортным отелям, выявить, где налицо «невминоз», – Александр зевнул, забыв прикрыть рот ладонью, – среди персонала, тем самым определить направление движения преступников?

– В принципе, не лишено смысла… – Генрих потряс пустым стаканчиком и все-таки попытался из него глотнуть. Отбросил в сторону с сожалением.

– По-моему, здесь повсюду невменяемые, – проговорил аналитик с лицом боксера-тяжеловеса.

Александр переключился полностью на Сашу, утащив ее в конец автобуса.

– Эта татуировка…

– Она не для всеобщего обозрения! – Саша показалась чересчур резкой.

– Я понимаю…

– И не для внутренней полемики! – Она вскинула красноречиво руку вверх открытой ладонью к нему.

Александр покивал головой ее гордому профилю и погрузился в бульварное чтиво.

Специалисты по гипнозу двигались вместе с ними. Масками восковых фигур они белели в плотно зашторенном автобусе.

Александр повернулся к мирно сопящей Саше и взглянул на шелковистость ее кожи.

– И запомни: то, что произошло ночью, ничего не значит, – проговорила девушка, не открывая глаз.

– Аналогичное хотел тебе сказать и я, – на ухо Саше прошептал Александр.

– Это так символично! – Надя умиленно смотрела на окрашенное багровым цветом здание музея.

– Не была еще здесь? – Владимир держал ее за локоть.

– Даже не знала о его существовании…

– Ты так красива в свете заката… – Владимир потрогал ее блестящие медно-красным локоны.

– Ты меня смущаешь!

– Ого!

Надя рассмеялась. Две перекрикивающиеся между собой птицы замолкли, услышав ее смех.

– Зайдем?

– Но он закрыт, – проговорила она сквозь смех.

– В любом музее есть сторож, – Владимир тянул ее за руку ко входу, – который всегда готов пустить поздних посетителей и стать гидом. Преимущество в том, что они всегда знают больше об экспонатах и готовы поделиться с тобой этими знаниями.

– Графа Трахалы, – засмеялась снова Надя, глядя на табличку.

– Не оскорбляй святыню, – скрипнул незакрытой дверью Владимир.

Сторож оказался довольно-таки молодым и приветливым. Ноль удивления ночным посетителям. Напротив, он словно ожидал их. Объяснение было простым: пары частенько заглядывают сюда именно ночью, для «затачивания» остроты своих эмоциональных ощущений. Романтики…

Сама экскурсия была довольно скучной: обшарпанные экспонаты напоминали скорее свалку манекенов, чучел животных, летучих мышей, а заезженная история самого графа требовала аранжировки на новый лад.

Но зато успешно практиковала гипноз Надя, а затем и Владимир приготовил «свежеотжатые» напитки. Они уложили подобное мумии тело сторожа в гроб, принадлежащий графу, и слегка похулиганили с экспонатами.

– Знаешь, – глаза Нади светились неподдельным чувством, – сегодня утром я открою тебе формулу.

Владимир театрально прикрыл рот ладонью. В нормальном обществе это означало бы: «я твоя навечно, до последнего вздоха!», здесь – «до последней капли крови»…

Они стояли возле церкви. Ее покосившийся силуэт в вечерних сумерках мог стать «визитной карточкой» любого фильма ужасов. Заброшенная, застоявшаяся годами мрачность.

– Это безумие! – Георгий, не веря в услышанное, смотрел на символ святости, венчающий крышу. – Я не был в церквях с моментов похорон в прошлой жизни. Даже не вспомнить, как это было в последний раз…

– Это единственный способ передать тебе «знание». – Вера не смотрела на Георгия – изучив его за много лет, она знала реакцию на произнесенные слова. – Только венчание даст нужный эффект и полное понимание «знания»…

– Может, не стоить так спешить? – голос Георгия предательски дрогнул.

Вера обернулась, резко сверкнув отражением блеклой луны в глазах. Оскалила белоснежные зубы.

– Уже вчера было поздно спешить… – она усмехнулась горько. – Поверь мне, Георгий, так будет лучше для всех, если что-то случится…

– Не может ничего случиться! – Георгий застыл в порыве, встретив ее красноречивый жест.

– Позаботься о Наде…

Она взглянула на луну и, взяв Георгия за руку, повела его в храм к алтарю.

Венчание проходило в атмосфере, схожей с апокалипсисом. Священнослужителя трясло предсмертными судорогами. Свечи то гасли, то зажигались. Лики святых кровоточили. Только образы демонов, застывшие в вековых поражениях в битвах на фресках и росписях, выражали своими образами триумф, словно зло победило все на земле и под ней тоже.

Свечи погасли под клятвы вечной преданности. Проводящий обряд, едва дыша, корчился на полу под распятьем.

Они вышли из храма, наполненные новым для них чувством. Вера обретала новое счастье неоднократно, но впервые ее избранник имел право на жизнь.

Брачная ночь в пятизвездочном отеле дала право на продление жизни – их искали в более низкосортных «приютах».

Молодая путешествующая по миру ирландка приняла приглашение на ужин интересной пары. Ее отвлеченный взгляд блуждал по пентаграмме, нарисованной на стене, она ловила взором тени от горящих свечей. Вера сливала ирландскую девственную кровь. Георгий, алчно сверкая глазами, готовил «знание», мысленно повторяя наконец-то узнанную формулу.

Отправив ирландку к себе и даря тем самым ей жизнь, «молодожены» во всполохах свечей поднимали бокалы, наполненные кровью животворящей. Поцелуи. Звон дорогой посуды, красивые слова и признания. Нежность. Клятвы под утро.

Георгий, стоя в душе, разглядывал свое отражение. Молодое, не имеющее ничего общего с вековым долголетием тело. Свежее лицо с утренним оттенком румянца. Глаза светятся долгожданной свободой. Освобождением доминирующей натуры от долгого гнета матриархата.