– Что?

Ничего не слышит…

Ничего не видит…

До бабушки хоть допроситься можно. Попросишь раз один – промолчит. Попросишь второй – промолчит. Только на третий раз, как за рукав ее дернешь, спохватится:

– Что, Феденька?

…Вот и Бог, наверное, так же…

Может, и виднее Богу, да что-то уж очень несчастливых последнее время много развелось на земле. Как раньше у нас при царизме.

Точно, старенький Бог, как бабушка. А у Бога советчики все – министры подлые. Так и в сказках во всех получается. Докладывают Богу плохие сведения, что все хорошо, а он верит.

Соберет Бог на собрание злых министров своих. Ну, скажет, говорите, как дела на земле? Нет ли войн, бедствий стихийных, болезней каких? Все ли люди довольны? Все ли счастливы?

А министры все жирные, как у нас в телевизоре, удивительно даже мне, как такие толстые в «Юность» влезают?! Вот и начинают Богу докладывать: все хорошо сейчас на земле. Люди все довольные. Благодарят за все. Спасибо передают. А люди на земле в колокола бьют, до Бога через министров этих дозвониться не могут.

А Бог-то глухенький, старенький, как моя бабушка. Ей что ни скажи, она верит. Я вчера чашку разбил, она даже и не услышала.

«А что это, – говорит Бог министрам своим, – в колокола будто на земле бьют? Не пожар ли у них?»

«Да какой пожар, Господи! – крестятся подлые. – Это вас они прославляют!»

Вот и не знает Бог, как плохо людям на земле живется. Что не всем по справедливости достается, а только всем достается, и достается как следует…

– Ладно уж, я подумаю, бабушка…

– Что подумаешь, Федя?

– Может, и пойду после школы в Божьи советчики.

– А ты была маленькой, бабушка?

– Была, Федя, как же не была. Маленькой была да старенькой выросла.

– И мама была?

– И мама была.

– И папа был?

– И папа был.

Все были и умерли, кроме нас с бабушкой…

– И Бог был?

– А Бог, Федя, всегда есть. И сейчас в окошко на тебя смотрит, может быть: ешь ли кашу?

– Я ем кашу, ем!

– Ну и где ты ешь?

– Я по кругу ем ее, постепенно… Просто ждать приходится, сама видишь, пока каша в новый круг по тарелке распластится…

Бог терпел, нам велел, вот и я терплю, и ты, бабушка, потерпи!

Вот не нравится мне, что Бог все время за мной подсматривает. Выйдет бабушка, а все равно при нем кашу обратно в кастрюльку не переложишь. И задвигаю от него занавеску, чтобы бабушке или папе с мамой он на меня не жаловался.

А в обед и сам ничего Бог не видит. Тоже занавеску задвинул – туч согнал. Спать, наверное, лег. Под дождь всегда лучше спится. А мне – скучно.

– А ты порисуй пока, Федя, а там, бог даст, прояснится, погулять пойдем.

– Ладно уж, порисую.

Только не очень что-то у меня рисовать выходит, хотя и стараюсь я. Посмотрела бабушка рисунок мой и спрашивает: лошадка, что ли?

Ну какая лошадка, какая лошадка?! Разве у лошадок усы такие бывают? И хвост у лошадей всегда веником… Просто бабушка старенькая, ей глаза за стеклами велики. Ей сквозь стекла эти толстенные усов не видно. Каждый рисунок подписывать мне приходится, чтобы понятней.

ПУНЯ!

С подписями только бабушка, кто тут кто, узнает. Ничего, говорит, Феденька, сам Господь, когда маленький был, рисовать не очень умел…

Плохо сперва получалось у него. Вместо коров с лошадками – динозавры всякие хищные, не очень красивые…

Ничего себе «не очень» – страшенные! Видал я их, когда с папой в музей палеонтологический ходили. Драконы сущие! Я такому драконищу на один укус. Даже папе с таким бы не справиться…

Правду говорит бабушка. Совсем Бог вначале рисовать не умел. Каля-маля одни.

Трацетопсы да ихтиандоры…

– Федь, ты где?

– Где, где… под столом сижу, спрятался…

– От кого это, Федя, спрятался?

– От кого, от кого… от Бога.

– Что же ты натворил, что от Бога прятки?

– Камнем кинулся…

– В кого это кинулся?

– В кого, в кого?.. Ну, в него…

– Докинул?

– Докинул…

Полетел камень! Высоко полетел, прям сюда отрикошило рикошетом…

– Вылезай из-под стола-то, кидок, холодненьким приложу. Ох ты, шишка какая…

Еще бы! Не просто так-то кидал, не дурак же я. Далеко Бог засел. До окна школьного можно камень кулаком докинуть, а до неба докинуть – тут нужна конструкция целая.

Долго мастерил я эту конструкцию. «Богомет» называется. Поставил доску на три кирпича, на один конец снаряд-камень, до солнца лететь, где окно его. Бабушка «око» говорит небесное, но я думаю, окно это все-таки, просто как на корабле оно, круглое. Днем, если надоест Богу за мной подглядывать, занавеской дождливой день задвинет, а ночью – как вторые занавески у нас с бабушкой, поплотнее. На занавеске звезды. Окно это, точно вам говорю!

Положил я снаряд, вниз доска, как весы, опустилась. Тут и я! Да как прыгну на другой конец, камень высоко взлетел, вот сюда приземлился, где бабушка теперь холодную лапу куриную держать приложила.

– Много, Федь, людей в Бога камнями кидались, ни один не докинул. Бумеранги одни…

Знаю я, что такое бумеранг этот. Как тарелка пластмассовая летучая. Если правильно кидать научиться, в руки обратно прилететь должна. Но тарелка – это тарелка. А тут камнем по голове! Целый рог вырос, так разве можно?!

– Вот и слово плохое скажешь, Федь, и оно за тобой погонится. Дело плохое сделаешь – в левом кармане окажется. Посмотри-ка, что у тебя в левом кармане?

– А который левый мой карман, бабушка?

– С той руки карман левый у тебя, Федь, какой пол не метешь, посуду не моешь, ведра не выбросишь. С той руки, Федь, какая зубы не чистит.

– Я обеими руками вообще-то, бабушка, сегодня зубы не чистил…

В левом кармане у меня желудь раскушенный, горький, шелуха семечная, гвоздь ржавый, кремень…

– А в правом?

Шарик стеклянный маленький, из аквариума, три «театралки», ирис «Кис-кис», оловянный матросик.

– …Провожал, Федь, Создатель в жизнь человека. Как его отпустить такого? Голенький человек рождается, беспомощный, несмышленый, некому защитить… Думал-думал и дал новорожденному в сопровождение ангела именинного, по правую руку невидимым поставил хранителем. Светлого, Федь, как солнышко. Только… видишь, Федь, от кружки твоей тень на клеенку упала от лампочки? Так и от человека, в тело вошедшего, легла на сторону левую черная тень. Стал из той тени черт по левую сторону человека.