Мы посидели минуту-другую в молчании. Потом Валерия Петровнашумно вздохнула:

– Кажется, отпустило.

– Давайте прямо сейчас звонить в милицию!

– Дашенька, пойми меня правильно, дело непростое, речьидет о судьбе детей, я не могу одна принимать столь важное решение, –засопротивлялась эта актриса, – лучше подождать родителей.

– Где они? – спросила я, удивляясь отсутствиюЛидочки.

– Андрюша на репетиции, – пояснила Лера, – аЛида просто неразумное существо! Ведь просила ее не делать глупостей. Так нет,ни в какую, поеду, и все тут!

– Куда?

– Вбила себе в голову, что сама найдет Надюшу, иотправилась на станцию «Аэропорт» – страшно глупо!

К тому же и опасно. Оставив Леру поджидать сына, я поехалана Ленинградский проспект.

Было около шести вечера, и на платформе метро толпилисьпассажиры. Я пошла по перрону, напряженно вглядываясь в людей. Люди толкались,бесцеремонно прокладывая себе дорогу… Ну просто удивительно, в парижскойподземке подобного не увидишь – человеческая масса вас плавно обтекает.Чувствуя, что начинаю заражаться всеобщей суетой, я присела на скамейку, и тутпод своды взметнулся дикий, нечеловеческий вопль. И женский крик:

– Упала, помогите, остановите поезд!

Вой нарастал. В противоположном от меня конце платформытворилось что-то невероятное. Визжали женщины, бежали со всех ног милиционеры идежурные. Выезжавший из туннеля поезд остановился посередине станции и стоял,не открывая дверей. За освещенными стеклами виднелись встревоженные лицапассажиров.

– Что случилось? – спросила я у пробегавшего мимомужчины.

– Баба под поезд прыгнула, дура, – ответил тот,почти не останавливаясь, – нашла тоже место! Люди домой спешат, а теперьдвижение остановят, и неизвестно, когда поезда снова начнут ходить. Хочешь ссобой покончить, так сигай из своего окна, нечего другим мешать!

Нехорошее предчувствие проникло в душу. На мягких, почти неслушающихся ногах я подобралась поближе к месту трагедии. Часть перрона оцепилимилиционеры, я пробилась сквозь зевак поближе к красно-белой ленте.

– Нельзя, гражданочка, – остановила дежурная.

Я во все глаза глядела туда, где лежало нечто, закрытоеодеялом. Рядом валялись туфли… красивые темно-синие кожаные лодочки,привезенные Андрюшкой из Испании.

«Нет, только не это!» – пронеслось в моей голове.

Я отпихнула дежурную.

– Ну нельзя же, куда прешь? – грубо одернула менята.

Но я уже подлезла под ленту и уставилась на несчастную. Вабсолютно серой женщине, распростертой на полу, трудно узнать Лидочку, носомнений нет – передо мной лежала она.

– Лидуша! – выкрикнула я, кидаясь наколени. – Лидуля, зачем?

– Знаете ее? – спросил один из милиционеров.

Не в силах отвечать, я только кивнула. И тут появилисьврачи. Один из них принялся ловко приделывать капельницу.

– Она жива? – ухватилась я за надежду.

– Пока да, – сухо ответил доктор, профессиональновтыкая в безжизненное тело иголки.

Потом странно провисающую Лидочку положили на носилки, язачем-то подобрала туфли и побежала за санитарами. Но в реанимобиль меня невпустили. Белый автобусик оглушительно взвыл сиреной и унесся, я осталасьстоять на проспекте, прижимая к груди туфли.

Домой добралась только к десяти, абсолютно сама не своя. Неотвечая на вопросы детей, еле-еле доползла до кровати и рухнула лицом вподушку.

Утром меня никто не трогал, но проснулась почему-то околовосьми. Аркаша с Машей завтракали в столовой.

– Что случилось? – спросил сын. – Ты вчерапришла зеленая, просто страшно смотреть.

– Лида Артамонова бросилась под поезд метро.

– Боже, – ужаснулся Аркаша. – Почему?

– Не знаю, – пробормотала я и, отодвинув чашку скофе, взяла телефон.

У Артамоновых трубку схватили сразу.

– Алло! – прокричал Андрюшка. – Говорите…

– Как Лида?

В мембране послышались странные звуки.

– Что? – испугалась я.

– Пока жива, – ответил Андрей, судорожнокашляя, – но очень плоха, в сознание не приходит. Господи, зачем она этосделала?

Бросив трубку на стол, я повторила вопрос:

– А в самом деле, зачем?

Лидочка удивительно стойкое существо. В раннем детствеосталась без отца и матери – погибли в авиакатастрофе. У девочки не оказалосьникаких родственников, только двоюродная бабушка где-то в Перми. Женщина незамедлила приехать в Москву и поселиться в просторной квартире сироты. Черезгод туда перебрались все многочисленные уральские домочадцы: бабкин сын с женойи двумя детьми, дочь с супругом… Лидусю отселили в небольшой чуланчик без окна,но скоро и эта жилплощадь показалась бабке слишком шикарной для мешавшей всемдевчонки. Лиду отправили в загородный детдом санаторного типа, причеммотивировали гадкий поступок весьма благородно – якобы у ребенка развиласьсильнейшая аллергия и свежий воздух ей просто необходим. Когда завершившаяучебу в восьмом классе Лидуся вернулась в Москву, даже чулан в квартире ейдавать не хотели. Девочка, увлекавшаяся рисованием и лепкой, поступила в ПТУ истала учиться на гримера. По вечерам старалась как можно дольше задерживаться вучилище, чтобы не возвращаться в неприветливый дом, где к ней все времяпридирались, выживая из дому.

Однажды учительница математики спросила, отчего Лидуля такзасиделась. Девочка не выдержала и рассказала преподавательнице все. МайяМихайловна пришла в ужас и немедленно начала действовать.

В советское время довольно легко было начать кампанию взащиту обиженного ребенка. Майя Михайловна за один день обежала нужныеинстанции, и к противной бабке разом заявились проверяющие: из районного отделанародного образования, домовой партийной организации, комсорг ПТУ… Замыкалгруппу разгневанных женщин местный участковый, грозно потребовавший предъявитьпаспорта. Родственников сгубила элементарная жадность. Перебравшись с Урала вМоскву, они не захотели терять жилплощадь в Перми. В Лидочкиных хоромахоказалась прописана только зловредная бабка.