В глазах у нее, как показалось Мефодию,мелькнула непонятная грусть. Но это продолжалось совсем недолго, до тех лишьпор, пока боров, накручивая себя, не прохрипел самую заезженную и истертуюфразу из когда-либо звучавших:

– Ты не знаешь, что я с тобой сделаю!

– Звучит многообещающе, папсик! А я ужеподумала, что ты любишь только малолетних избивать! – хрипло промурлыкалаособа и внезапно, хотя Мефодий готов был поклясться, что она не сделала и шага,оказалась совсем рядом.

Ее полные руки с какой-то леденящей силойлегли несчастному жениху на плечи.

– Давненько мне не признавался в любвиникто из живых! Как ты относишься к женщинам-вамп? Надеюсь, они в твоемвкусе? – спросила Улита со странной многозначительностью.

Пухлые губы раздвинулись. Боров ощутил, какслепой, дикий ужас наполняет его тело.

Что было там за губами, Мефодий не заметил, ноавтоманьяк захрипел и как-то сразу морально обмяк. Он стал похож на свинку, ккоторой в загончик пришел задумчивый мясник с ромашкой за ухом. Обворожительноулыбаясь, Улита притянула его к себе, настойчиво и глумливо требуя поцелуя, начто жертва факса отвечала лишь жалким скулением.

– Смотри, Меф! Похоже, в датскомкоролевстве не все ладно, – хихикнула она, обращаясь к Мефодию. –Всякий раз, как я пытаюсь его поцеловать, он начинает дрожать. Перестаньгреметь костями, я сказала! Эта прозаическая деталь меня угнетает! Ты что,оглох, не слышишь?

Автоманьяк удрученно проблеял, что слышит.Мужества в нем оставалось не больше, чем в пустом пакете из-под сока.

– Тогда запомни еще кое-что на случай,если мы когда-нибудь встретимся. Правило первое: мне не хамят. Правило второе:мои просьбы надо воспринимать как приказ, а приказ как стихийное бедствие.Правило третье – мои друзья это часть меня, а меня не обижают… Правилочетвертое… Впрочем, четвертое правило ты нарушить не сможешь, потому что недоживешь до этого момента! Пошел прочь!

Улита брезгливо разжала руки. Боров обрушилсяна крыльцо и, не теряя времени, на четвереньках побежал к машине. Не прошло идесяти секунд, как мотор взревел, и изувеченный автомобиль потащился со двора срезвостью контуженной черепахи.

Мефодий повернулся к Улите. Буслаева непокидало ощущение, что он влип. Реальность выцветала, как старая газета, а наее место решительно проталкивалась локтями полная фантасмагория. Сюррик в духеСальвадора Дали.

– Бедолага! Я его понимаю! Наблюдать, каку ведьмы выдвигаются глазные зубы, зрелище не для слабонервных. И это при том,что чистым вампиризмом я никогда не баловалась – просто встречалась с однимвампиром и обучилась технике. Она не очень сложная – основной вопрос визменении прикуса.

– И долго это?

– Да нет, не особо. Выдвигать зубы янаучилась месяца за два! Вначале занудно было тренироваться, а потомничего, – сообщила пепельноволосая. – Ну! Будем знакомы!

Улита протянула руку, и Мефодий снерешительностью коснулся ее пальцев. Он почему-то ожидал, что ладонь ведьмочкибудет холодной, но она была теплой и, пожалуй, ободряющей.

– Мефодий! – сказал он.

Улита кивнула.

– Да знаю я, знаю… Хорошо хоть ты несказал: «Мефодий. Мефодий Буслаев!» Один мой знакомый типчик в очочках, укоторого сейчас «большая лубоф» с некой русской фотомоделью, представился быименно в такой последовательности.

– Ты меня знаешь? – удивилсяМефодий.

Улита прыснула. Мефодий уже заметил, что она судивительной быстротой переходит от одного настроения к другому. Если ненаходится одновременно во всех.

– О, мы уже на «ты»! Что может быть лучше«ты»? Тыкай меня на здоровье куда хочешь! Идет?

– Идет, – сказал Мефодий.

Он снова почувствовал себя неуютно. Не каждыйдень тебе попадаются дамочки-вамп и просят себя тыкать.

– Я знаю тебя, Мефодий, и очень хорошо.Мы наблюдали за тобой каждый день твоей жизни. Но лишь теперь, когда тебебольше двенадцати, ты можешь узнать правду о себе. До этого момента твоесознание просто не выдержало бы ее. Ты мог бы умереть от ужаса, едва узнав: ктоты и зачем пришел в этот мир, – важно продолжала Улита.

«Ничего себе заявленьице!» – кисло подумалМефодий. До сих пор он был уверен, что пришел в этот мир без всякой особеннойцели. Типа: «Привет! Я загляну?»

– А ты? Ты не умерла от ужаса? Ты же ведьне намного меня старше? – спросил он без иронии.

Лицо Улиты стало вдруг серьезным и печальным.Словно боль, которую невольно причинил ей своим вопросом Мефодий, заставила еена миг снять маску.

– Я особый случай. У меня не было выхода.Меня прокляли сразу после рождения. Причем проклял тот, чье проклятие имелоособую силу… Но не будем об этом, – сказала она и отвернулась, показывая,что разговор закончен и данная тема дальше развиваться не будет.

– Ты пришла специально, чтобы защититьменя от этого типа? – уточнил Мефодий.

Улита взглянула на то место, где совсемнедавно стояла машина, и расхохоталась.

– Ты серьезно? Защитить тебя, самогоМефодия Буслаева, от этого слизняка? Чего-то я не врублюсь: это такое хи-хи вдухе ха-ха?

– Но он же был сильнее. И вообще онкакой-то злобный, – сказал Мефодий.

Улита фыркнула.

– Злобный? Он? А ты что, очень добрый,что ли? Кто первый начал шины протыкать? И насчет того, кто сильнее… Бред!Запомни с этой минуты и до склероза: физическая сила ничто в сравнении с силойментальной! Ты и сам справился бы, если бы слегка поднапрягся. Само собой, тыеще не владеешь своим даром, но это не означает, что его нет. Простосегодняшний вечер был благоприятен для моего появления. Смотри, сколькосовпадений! Псих, который хочет вышибить из тебя мозги. Отражение луны в луже,которое ты гоняешь глазами, как мяч. И, наконец, твой сон, о котором ты недавновспоминал.

Мефодий поежился. Его неприятно поразило, чтоУлита знает про лужу и про сон. Он оглянулся на пустой двор, на дверь подъезда,из которой уже очень давно – как ему казалось – никто не выходил и в которуюникто не входил. Довольно нелепо, особенно если учесть, что в этот час газоны удома наполняются собачниками.

«Странно… Все очень странно! Можно подумать,что все это подстроено. Как в театре», – подумал он.