счете увеличения числа его выживших потомков, может считаться “благоприятной”. В силу этого преимущества, обеспечивающего выживание, распространенность таких “благоприятных” характеристик в любой популяции со временем будет увеличиваться. В этом суть дарвиновского естественного отбора.

Можно решить, что, поскольку любое действительно важное и существенное эволюционное изменение занимает целые эпохи, эти процессы, какими бы интересными они ни были, не имеют отношения к пониманию пути человечества. Хотя живым существам понадобились миллионы лет, чтобы из раннего “протоглаза” у них развились полностью сформированные глаза, состав существующих характеристик в конкретной популяции может на самом деле меняться довольно быстро. Ярким примером быстрого эволюционного изменения служит изменение окраски обыкновенной моли со светлой на темную в Великобритании в XIX веке. Поскольку стволы деревьев и стены в промышленных районах страны покрывались копотью, немногочисленным более темным молям стало легче маскироваться от хищников, в результате чего они получили значительное преимущество в выживании по сравнению со своими более светлыми собратьями и вскоре стали доминировать в общей популяции молей[77].

Хотя люди размножаются не так быстро, как моли, мы также переживали быструю адаптацию к разнообразным условиям окружающей среды. Как отмечалось в предыдущей главе, именно так мы приобрели естественный иммунитет к местным болезням, повысив свою устойчивость к инфекциям после неолитической революции. Именно так мы развили способность усваивать в разных регионах различные питательные вещества, в частности приобрели устойчивость к лактозе там, где были одомашнены коровы, козы и овцы[78], и именно так мы акклиматизировались для жизни в высокогорных районах. В результате адаптации к условиям в жизни в разных регионах эволюционировала пигментация кожи. В регионах с более высоким уровнем ультрафиолетового излучения пигментация кожи стала защищать население от вредных солнечных лучей. И наоборот, в регионах, расположенных дальше от экватора и получающих меньше солнечного света, мутация, приводившая к более светлому оттенку кожи, помогала организму вырабатывать витамин D, давала его носителям преимущество в выживании и, таким образом, становилась более распространенной.

Более того, если изменения носят скорее культурный, чем биологический характер, они могут происходить даже быстрее. Такие эволюционные процессы не требуют передачи генетических мутаций от одного поколения к другому; принципы их распространения сходны, но передача происходит с помощью механизмов имитации, обучения или индоктринации, что быстро порождает новые культурные особенности, в свою очередь, влияющие на экономические и институциональные перемены[79]. Это те самые “благоприятные изменения”, которые, возможно, имеют наибольшее отношение к пути человечества.

Разумно предположить, что в мальтузианскую эпоху культурные характеристики, дополняя технологическое развитие, приносили более высокий доход, а значит, большее число выживших потомков, что, в свою очередь, приводило к постепенному распространению этих черт в популяции. Поскольку эти характеристики повышали темпы технологического развития, они способствовали ускорению перехода от стагнации к росту. Как мы увидим, среди этих в наибольшей степени способствующих росту культурных характеристик были нормы, отношения и обычаи, связанные с пониманием высокой значимости образования, наличием ориентированного на будущее мышления и принятием того, что можно назвать духом предпринимательства.

Этот процесс выразился в эволюции культурно обусловленной склонности родителей инвестировать в “человеческий капитал”, то есть в такие факторы, влияющие на производительность труда, как образование, профессиональное обучение, развитие мастерства, а также здоровье и долголетие. Представьте человеческое общество, пребывающее в мальтузианском равновесии и состоящее из двух крупных родовых общин: количей и качичей. Количи, придерживающиеся культурной нормы “плодитесь и размножайтесь” (Бытие 9:1), считают, что главное – рожать как можно больше детей, и вкладывают ограниченные ресурсы в их воспитание. Качичи, напротив, придерживаются альтернативного обычая: они предпочитают рожать меньше детей, но вкладывать существенную часть своего времени и ресурсов в то, что поможет их детям повысить продуктивность и способность зарабатывать. Какая община, количи или качичи, в долгосрочной перспективе даст больше потомства и займет господствующее место в популяции?

Допустим, в каждом домохозяйстве количей появляется в среднем по четыре ребенка, два из которых достигают зрелости и находят репродуктивного партнера. Тем временем у качичей рождается по два ребенка на домохозяйство, поскольку бюджет не позволяет им вкладывать средства в образование и здравоохранение еще одного ребенка. Однако благодаря инвестициям родителей оба ребенка не только достигают зрелости и вступают в брак, но и находят работу в сфере торговли и квалифицированного труда, например становятся кузнецами, торговцами или плотниками. На этом этапе ни доля количей, ни доля качичей не увеличивается, и состав популяции остается стабильным. А теперь представьте, что в обществе, в котором они живут, технологический прогресс стимулирует спрос на услуги кузнецов, плотников и других ремесленников, которые могут изготавливать более эффективные инструменты и машины. Этот повышенный спрос на более высокую доходность дает качичам долгосрочное эволюционное преимущество. В течение следующего одного-двух поколений их семьи получают более высокий доход и накапливают больше ресурсов, в результате чего их дети имеют возможность завести в среднем, допустим, трех детей, дать всем им образование и позаботиться, чтобы те достигли зрелости и вступили в брак. Необразованное потомство количей, напротив, не пользуется плодами технологического прогресса и довольствуется стагнирующим доходом, в связи с чем снова лишь двое детей из каждого домохозяйства с большой вероятностью достигают зрелости.

Этот механизм предполагает, что в обществах, где технологические инновации открывают экономические возможности, а значит, репродуктивный успех усиливается инвестициями в человеческий капитал, который и помогает получить доступ к этим возможностям, петля положительной обратной связи приведет к тому, что в долгосрочной перспективе качичи начнут преобладать: усиливающееся господство качичей стимулирует технический прогресс, а технический прогресс повышает долю качичей в популяции.

Стоит отметить, что этот основополагающий выбор между бо́льшим количеством потомком и большей родительской заботой о них характерен для всех живых организмов[80]. Бактерии, насекомые и мелкие млекопитающие, например грызуны, в результате эволюции пришли к “количественной стратегии” размножения, в то время как более крупные млекопитающие, такие как люди, слоны и киты, – к “качественной стратегии”[81].

Подробные генеалогии почти полумиллиона потомков европейских поселенцев, живших в Квебеке в XVI–XVIII веках, дают уникальную возможность проверить эту теорию в деле. Подсчет количества потомков четырех поколений первых поселенцев в Квебеке показывает, что самые крупные династии восходили к поселенцам, которые были умеренно плодовиты, имели небольшое количество детей и пропорционально вкладывались в человеческий капитал потомства. Более плодовитые основатели, создававшие большие семьи и пропорционально меньше вкладывавшиеся в каждого ребенка, напротив, в долгосрочной перспективе имели меньше потомков. Иными словами, это наблюдение свидетельствует о том, что парадоксальным образом именно меньшее, а не большее количество детей в семье способствует увеличению количества потомков через несколько поколений. Это отражает то, как благотворно влияет меньшее количество детей на шансы каждого отдельного ребенка выжить, жениться, получить базовое