да и проходит слушок о войне. А война, как известно, в планы колхоза никак не входила: люди только-только начали жить по-человечески.

«Только бы Этиного жениха уже демобилизовали из армии! – думала Хана. – Хороший парень из приличной семьи. Да и любят дети друга-друга с самой школы. Ничего, Изенька, приедет Мойшик, поженятся они, детишек нам нарожают, и будет ещё большее счастье. Только ты, муж мой, попроси у Господа, чтобы всё сложилось у мальчика! А то вдруг не успеет приехать, и Этя найдёт себе кого не нужно! Смотрю я, как на неё Ющенко-то Алёшка из соседней деревни смотрит. Прямо сверлит взглядом. Не ровен час испортит девку! Что ты, Изя, это я к слову. Она у нас знаешь какая! Умница и красавица. А этого Алёшку я на порог не пущу», – жаловалась Хана Изиному портрету, что висел на самой видной стене в большой комнате. Так разговаривала Хана с мужем каждый день, перед тем как лечь спать.

Глава вторая

Свадьба

Недолго радовалась Хана счастливой жизни. Случилось всё то, чего она боялась: Мойша так и не успел демобилизовался из армии, Этя получила назначение не в свой колхоз, а в соседний, и, наконец, за ней стал рьяно ухаживать тот самый Алёшка Ющенко. Он дарил ей цветы, встречал с работы, провожал до дома, где Этя снимала комнату, и вскоре сделал ей предложение.

Алёшка Ющенко был редким красавцем. К тому же он был умён и хорошо знал литературу. Родители его, зажиточные крестьяне, которым каким-то непостижимым образом удалось пережить всё то, что советская власть творила с кулаками, встали в позу и воспротивились неудачному, с их точки зрения, выбору сына. При родителях Алёша называл Этю Любой, а она не очень-то и сопротивлялась: Люба, так Люба. Мама Алексея плакала, причитала и, глядя на еврейскую красавицу, пыталась отговорить сына от необдуманного шага. Отец один раз даже за ремень схватился и пару раз огрел непокорного сына по спине, но тот не сдавался.

«Ты хочешь иметь чёрную жизнь?» – спрашивали родители сына. – Пойми, дурень, жиды – они такие! Они хитростью проникают в нормальные дома и рожают еврейских детей. У них национальность-то по матери идёт. Твои дети, рождённые от этой еврейки, тоже будут евреями! Одумайся, сынок!» – причитала мама.

«Какая разница? – искренне не понимал сын. – Они ведь будут украинцами по отцу! Ну и пусть, что по маме они будут евреями».

«Ты не понимаешь! Ты у них вечным халуем будешь, дурак! Знаешь, как эти еврейки из мужиков подкаблучников делают? В два счёта! Смотри на Натаху Бутко! Чем не невеста? А Нинка Самохина! Красавица! Сам бы женился!» – уговаривал отец.

«Придурок! Самохина ж русская! Так уже какая разница?» – возмущалась мать отцовскому вкусу.

«Ну, знаешь, русская – это ещё куда ни шло. Жидов нам только в родне не хватало», – спорил отец и грозно смотрел на сына.

«А и правду отец говорит, сынку. Всё ж русская лучше! Смотри, у нас и свиньи, и куры, и коровы, всё своё, хозяйство вон какое. Нужны ей будут наши свиньи! Агрономша сраная, подумаешь! Ручки белые! Не будет тебе, сынок, нашего родительского благословения», – поддакивала отцу мать.

То же самое происходило и в доме Ханы.

«Подумай, доченька! Миша вернётся рано или поздно, поженитесь, детишек нарожаете! Работай себе! Иван Савельевич сказал, что перевод тебе всё равно сделает. На черта он тебе сдался, этот Алёшка, с его мамашей и их свиньями? Ты хоть видела их?»

«Кого, свиней?»

«Ты мне голову не морочь. При чём тут свиньи? Родителей твоего женишка. Заставят они тебя помои выносить – будешь знать. Я тебя разве для этого учила?»

«Мамочка, нравится он мне, понимаешь? А с Мишкой… Это в нас детство играло. Ну, пожалуйста, не мучь меня!»

«Пожалеешь, Этя. Ох, попомни моё слово! Когда мать не права была? Разве ж было такое? Танька, хоть ты сестре скажи!»

«А что я ей скажу, мама? Оставь ты свою Этю в покое. Всё равно сделает, как хочет!»

«А ты что молчишь, Изя? – обращалась плачущая Хана к портрету. – Ты разве не понимаешь, что она с ума сошла? Да они, эти Ющенки, евреев на дух не переносят. Все так говорят!»

Но Изя молча смотрел на своих девочек и лишь иногда Хане казалось, что он с грустью покачивает головой.

Свадьба была невесёлая. Сторона жениха держались особняком, еврейские гости чувствовали себя не в своей тарелке. На столе в огромном блюде стояла жирная жареная свинья с мёртвым оскалом, как символ чего-то очень страшного. Хана скромно попросила убрать свинью со стола, так как на свадьбе будут евреи, которые, как известно, свинину не едят, но сватья лишь усмехнулась и вставила свинье в пасть веточку петрушки. Пришлось накрыть другой стол для евреев. И всю свадьбу отец и мать Алексея, проходя мимо сына, шептали: «Вот, началось! Они с нормальными людьми даже за стол сесть не могут!»

После свадьбы молодые переехали в соседнюю Львовскую область, в колхозное село, подальше от всех.

Молодая семья жила дружно, Хана в их жизнь не вмешивалась, но и с родителями Алексея практически не общалась. Дети ездили в гости к родным, благо недалеко было, и почти всегда возвращались домой расстроенными. Но ничего не могло омрачить их счастья, к тому же в молодой семье случилась радость: Этя забеременела. В положенный срок она родила сына, но имя мальчику так и не успели дать, потому что началась война.

Глава третья

Сын

Весь городок был на ногах. Как же, беда пришла откуда не ждали! Никто толком не знал, что такое эта война, разве что старики, воевавшие в Первую мировую. Но даже они не могли себе представить, что ужасы той войны не пойдут в сравнение с ужасами этой, предстоящей…

Фашисты взяли село, где жили Этя и Алексей Ющенки, практически без единого выстрела. А тут ещё вернулись те, кого советская власть за «заслуги» сослала далеко-далеко, в лагеря. Из этих «возвращенцев» немцы и набрали старост и полицаев. Никто их насильно не принуждал: люди, а вернее нелюди, сами приходили и просились на службу к фашистам.

Алексей был мобилизован в армию ещё до прихода немцев, и перед самым уходом упросил Этю поехать с ребёнком к его родителям. «Этя, там тебе будет спокойнее, а я буду здесь спокоен за вас», – сказал он жене. До села уже доходили слухи, что творят немцы с евреями.

Ночью, когда все спали, Этя завернула малыша в одеялко, наспех покидала вещи в сумку и пешком пошла в то село, где жили родители мужа. Вы думаете, молодой женщине было не страшно идти с младенцем на руках и с сумкой? Ещё как страшно, но она